Л. Лаврецкий, "Эрнесто Че Гевара"
 

 Части 1, 2, 3, 4, 5

Вместо того чтобы образумиться, вашингтонские за­правилы пошли на обострение отношений с Кубой, объ­явили ей «карантин» — военную блокаду, стали угрожать военной интервенцией, чуть ли не мировым конфликтом. Так возник карибский кризис. Но и на этот раз амери­канские агрессоры, побряцав оружием, вынуждены были отступить перед железной решимостью кубинского наро­да защитить свою независимость и перед солидарностью с Кубой Советского Союза и социалистических стран.

В эти тревожные для Кубы дни Че, как и во время вторжения наемников на Плайя-Хирон, находился на своем боевом посту командующего армией в провинции Пинар-дель-Рио... Там с Че произошел несчастный слу­чай: его пистолет, упав на пол, выстрелил и ранил его. Узнав об этом, контрреволюционеры стали распространять различные «доподлинные» версии этого несчастного слу­чая. Они утверждали, что Че якобы пытался покончить жизнь самоубийством из-за «разногласий с Фиделем Кастро».

Когда США потерпели новое фиаско в связи с карибским кризисом, клеветники снова активизировались. Они вновь пытались бросить тень на Че, да и на Фиделя Каст­ро, утверждая, что оба они якобы «порвали» с Совет­ским Союзом. Эта версия была столь же «обоснованна», как и предыдущая — о попытке Че покончить самоубий­ством из-за «разногласий» с Фиделем Кастро.

Конечно, империалисты дорого заплатили бы за то, чтобы внести разлад в отношения между Советским Сою­зом и революционной Кубой, нерушимая дружба между которыми точно кость им поперек горла.

Правда заключается в том, что кубинское правитель­ство имело свою точку зрения о путях решения карибского кризиса. Куба и Советский Союз обсуждали этот во­прос и пришли к обоюдному соглашению.

Фидель Кастро заявил 1 ноября 1962 года: «У нас бы­ли расхождения с СССР по этому вопросу, но нет трещин между нами. Мы питаем доверие к принципиальной по­литике СССР, преобладающим является то, что мы марк­систы-ленинцы».

Ни о каком «разрыве» Че и кубинского руководства с Советским Союзом и речи не было. Враг и на этот раз выдавал желаемое за действительность.

Выступая 9 ноября 1962 года по радио и телевидению Кубы, Фидель Кастро сказал: «Во все трудные моменты, которые мы переживали, во время всех выпадов, исходив­ших от янки, в момент экономической агрессии, отмены сахарной квоты, прекращения поставок нефти в нашу страну, перед лицом каждого из этих актов агрессии, ко­торые следовали один за другим, актов агрессии, жертвой которых мы являлись, Советский Союз неизменно про­тягивал нам руку. Он всегда был вместе с нами. Мы бла­годарны ему за это и должны об этом сказать в полный голос».

Это мнение вождя кубинской революции разделил и Эрнесто Че Гевара в беседе с американскими студентами, текст которой был опубликован в газете «Революсьон». 2 августа 1963 года

Че решительно осудил провокационные действия троц­кистов, требовавших в период кризиса вторжения на американскую базу в Гуантанамо. Он заявил, что троц­кисты ничего общего не имеют с кубинской революцией, что это бездельники и болтуны и что правительство не намерено разрешить им издание своего органа, как они того нагло требовали.

Мы уверены, что, будь Че жив, он разделил бы и сле­дующие слова Фиделя Кастро о Советском Союзе, сказан­ные им в речи, посвященной 100-летию со дня рождения В. И. Ленина: «Сегодня, как известно, есть архиреволю­ционные, архилевые теоретики, настоящие «супермены» — если хотите найти для них название, — которые способны разделаться с империализмом в двух словах. Многие та­кие архиреволюпионеры, не имеющие ни малейшего пред­ставления о реальной действительности, о проблемах и трудностях революции, переполнены звериной ненавистью, активно подогреваемой империализмом. Они как будто не могут простить самого факта существования Советского Союза...

Они забывают о невероятных трудностях, испытанных Советским Союзом в начале революционного процесса... о тяжелейших проблемах, вызванных блокадой, изоляци­ей, фашистской агрессией. Они не желают ничего заме­чать и сам факт существования Советского Союза счита­ют чуть ли не преступлением. И все это делается с «левых» позиций — это ли не крайняя подлость!» Чего-чего, а подлости у этих «левых» провокаторов более чем достаточно.

В 1964 году Че почти еженедельно присутствовал на открытии различного рода фабрик и заводов, многие из которых были построены при помощи Советского Союза. В речи, произнесенной 3 мая 1964 года на открытии меха­нического и подшипникового завода «Фабрика Агиляр», Че тепло отозвался о самоотверженном труде советских специалистов, стремившихся как можно скорее ввести предприятие в строй. Он отметил, что Советский Союз оказывает Кубе конкретную помощь в ее развитии.

Советское правительство и народ на протяжении всего периода существования революционной Кубы, находящей­ся под постоянной угрозой империализма янки, оказывали ей поддержку. Че высказал убежденность, что Куба может и впредь рассчитывать при любых обстоятельствах на по­мощь и понимание со стороны Советского правительства и народа. «Это и есть подлинный пролетарский интерна­ционализм!» — заключил Че.

Че высоко оценивал подписанное в 1964 году с Совет­ским Союзом долгосрочное соглашение о закупке кубин­ского сахара. В статье, опубликованной в том же году в октябрьском номере английского журнала «Интернэшнл аффэрс», Че отмечал не только положительное значение этого соглашения для экономики Кубы, но и огромное его политическое значение. Подписанное с Советским Союзом соглашение,   писал в вышеупомянутой статье Че, свидетельствует о новом типе отношений в социалистическом лагере, где высокоразвитое социалистическое госу­дарство оказывает помощь слаборазвитому, в противопо­ложность тому, что имеет место в капиталистическом мире, где индустриальные державы стремятся за бесценок получить сырье слаборазвитых стран.

В ноябре 1964 года Че в третий раз посетил Советский Союз, где провел две недели. Он вновь участвовал в празднествах в честь очередной, на этот раз 47-й, годовщи­ны Великой Октябрьской социалистической революции, встречался с партийными и государственными руководи­телями Советского Союза.

11 ноября Че присутствовал в Доме дружбы на собра­нии по поводу создания Общества советско-кубинской дружбы. После доклада нашего первого космонавта Юрия Алексеевича Гагарина, избранного президентом общества, и приветствия Харардо Масолы, тогдашнего руководителя Кубинского института дружбы с народами (ИКАП), было предоставлено слово Че. Выступление Че в Доме дружбы было его последним в Советском Союзе. Ниже мы при­водим его полностью:

«Дорогие товарищи (Че произнес это по-русски. — Авт.)!

Я теперь буду говорить по-испански. Вы знаете, что, когда руководители кубинской революции выступают перед микрофоном, их трудно оторвать от него.

В моем случае вы не должны этого бояться. Товарищ Масола выразил все чувства нашего народа. И остальные товарищи уже дали нам полную возможную информацию, включая даже сообщение о досрочном выполнении плана в честь годовщины Октябрьской революции.

Это, конечно, происходит здесь, в Советском Союзе. К несчастью, я не могу сообщить вам таких же изве­стий. В будущем мы будем перевыполнять план также в честь 7 ноября, поскольку эта дата принадлежит всем.

Товарищи! Народ Кубы стал строить социализм не­давно. Нам нужно еще многому научиться. Развивать наше сознание, развивать чувство любви к труду. Но наш народ знаком с историей, с подлинной историей. Он зна­ет силу примера, он знает, что кровь, пролитая советски­ми борцами в защиту свободы, социализма и коммунизма, эта кровь могла бы образовать реки. Он знает также, что советские люди проливали свою кровь на землях, дале­ких от их Родины, что и в нашей стране находятся совет­ские военные специалисты, выполняя свой пролетарский интернациональный долг. Он знает также, что в настоя­щее время большое количество советских специалистов учат нас мирному созиданию. Он знает, что советские специалисты во всем мире находятся для того, чтобы по­могать слаборазвитым народам осваивать наиболее пере­довую технику, при помощи которой можно строить луч­шее будущее. Он знает о чудесных подвигах по завоева­нию космоса, начало которым было положено Советским Союзом.

Наш народ, который изучал историю и знает силу при­мера, всегда признает жертвы, которые были принесены советским народом, и он сумеет последовать вашему свет­лому примеру, непоколебимо защищая свою революцию и строя социализм.

Куба, советские товарищи, никогда не отступит! Наша дружба будет вечной!

Слава Советскому Союзу!» (Эти слова Че произнес по-русски. — Авт.)

Об итогах своей последней поездки в Советский Союз Че рассказал корреспонденту АПН накануне отъезда на родину следующее:

— Мне выпала честь дважды представлять Кубу на праздновании 7 ноября в Москве: в 1960 году и теперь. Когда в 1960 году мы находились на трибуне Мавзо­лея, то были представителями страны, которая еще хоте­ла стать чем-то, которая находилась в разгаре борьбы с США.

В этом году мы поднялись на трибуну Мавзолея как представители социалистической страны, новой социали­стической страны, родившейся на Американском конти­ненте. Нам приятно было видеть имя нашей страны среди имен других социалистических государств, слышать наши военные марши на параде, гак же как нам приятно было встречать недавно в Гаване новый советский танкер, но­сящий имя нашей столицы. Этот танкер — один из серии тех больших судов, которым присваиваются названия столиц социалистических стран. Все это для нас является волнующим фактом, так как мы лишь недавно вступили на путь строительства социализма.

На Красной площади мы ощутили горячие чувства дружбы советского народа, его неизменный энтузиазм. Мы побывали на ряде советских предприятий. Видели много такого, что отражает высокий потенциал промыш­ленности СССР. На автомобильном заводе имени Лихачева, например, мы ознакомились с новыми автома­тизированными  цехами,  новыми  моделями  грузо­виков.

На вопрос, каковы перспективы промышленного раз­вития Кубы и дальнейшего укрепления советско-кубинского экономического сотрудничества Че ответил:

— Наше сотрудничество с Советским Союзом успешно развивается во многих областях, прежде всего в энерге­тике, отрасли, в которой СССР накопил богатый опыт. Поэтому у нас большинство электростанций строится с советской помощью. Мы будем сооружать традиционные для Кубы теплоэлектростанции, работающие на нефти, частично использовать, если это будет экономически оправдано, торф и другие виды топлива.

Теперь важной отраслью промышленности Кубы стала и металлургия. Мы будем строить новые сталеплавиль­ные предприятия. Мы станем развивать цветную метал­лургию. У нас очень большие запасы латеритовых руд на севере провинции Ориенте. Там должен быть создан металлургический комбинат, который явится ба­зой цветной металлургии. И тут мы рассчитываем на по­мощь Советского Союза.

Опираясь на советский опыт, мы планируем также наладить производство сельскохозяйственной техники.

Куба заинтересована и в развитии химии, автоматики, электроники. Но это пока что новое для нас дело, и, преж­де чем приступить к составлению планов, мы должны накопить известный опыт.

В химической промышленности мы уже получили конкретную помощь со стороны советских товарищей; они начнут строить завод удобрений в будущем году в городе Нуэвитасе.

Че приветствовал создание Общества советско-кубинской дружбы и выразил уверенность, что оно будет содей­ствовать укреплению связей между нашими странами, культурному обмену и другим контактам.

При создании общества, — отметил Че, — нас по-настоящему взволновала сама атмосфера горячих чувств со стороны советских людей, то большое число лиц и ор­ганизаций, которые пожелали стать членами общества,  энтузиазм, с которым было встречено известие об учреждении общества.

Кстати, мы тоже собираемся создать на Кубе такое же  общество. Но вы нас опередили.

Несмотря на то что наша дружба возникла не так давно, — сказал в заключение Че, — нас связывают очень крепкие узы, которые невозможно разрушить. Мы всегда, ступая на землю страны, первой построившей социализм, испытываем тепло дружеских чувств. Со своей стороны, мы снова и снова заявляем, что такими же являются чув­ства народа Кубы. Когда мы видим большие свершения советского народа — защитника мира во всем мире и союзника Кубы, мы становимся сильнее и увереннее.

Мы знаем, что у советского народа есть чем защитить мир, это мы видели на параде 7 ноября.

Когда Че произносил эти слова на советской земле, все уже было решено о его окончательном отъезде с Кубы.

Но никакого противоречия не было в том, что в своем последнем интервью советскому журналисту он говорил о мирном созидательном труде, о мире. Ведь все, что он делал до этого, и все, что ему еще предстояло сделать, вся его жизнь была направлена на то, чтобы на облом­ках капиталистического самовластья возникло справед­ливое мирное социалистическое общество, чтобы идеалы коммунизма восторжествовали во всех частях света, в том числе в его родной Латинской Америке.

И было нечто символическое в том, что, прежде чем вновь оседлать своего Росинанта, этот рыцарь революции приехал в Советский Союз, чтобы в последний раз скло­нить свою голову у Мавзолея Ленина, в благородные идеи которого он верил и за триумф которых он был го­тов отдать самое ценное, что есть у человека, — свою жизнь...

УДАРНИК КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА

Строительство социализма основано на пло­дах труда, на растущем производстве и произво­дительности труда. Было бы бесполезно разви­вать нашу сознательность, если бы мы не смог­ли повысить наше производство, если бы у нас не было товаров широкого потребления.

Эрнесто    Че    Гевара

Опыт свидетельствует, что социализм не возникает по ранее разработанному рецепту, с заранее подготовлен­ными для этого кадрами.

Только после взятия власти, в процессе классовой борьбы начинают вырисовываться контуры будущего об­щества, выковываться кадры его будущих строителей.

На Кубе до победы революции мало кто даже мечтал о социализме, более того, даже после победы революции идея построения социалистического общества казалась многим чем-то весьма далеким. Революция, однако, шла семимильными шагами вперед, опережая самые смелые надежды ее самых горячих сторонников. И когда в 1961 году все средства производства оказались в руках государства, на повестку дня со всей остротой встал вопрос о необходимости использовать их для построения нового общества.

Дело осложнялось тем, что в силу особых условий развития революции на Кубе у ее авангарда — револю­ционных группировок, осуществлявших руководство ре­волюционным процессом, поначалу отсутствовала про­грамма построения социализма. Эта программа складыва­лась фактически по ходу дела, под влиянием ведущих деятелей революции. Разумеется, первое слово в этом вопросе, как и во всех остальных, принадлежало Фиделю Кастро. Вторым человеком, оказавшим наибольшее влия­ние на экономическую политику революции, несомненно, был Эрнесто Че Гевара, непосредственно руководивший экономикой страны сперва на посту президента Нацио­нального банка, а затем на посту министра промышлен­ности.

Руководители революции во главе с Фиделем Кастро стремились через осуществление коренных социальных преобразований освободить свою родину от гнета иност­ранного капитала, искоренить капиталистическую эксплуа­тацию, характерные для правящих кругов коррупцию, алчность и распущенность нравов, просветить кубинский народ, пробудить в нем патриотизм, веру в свои силы, чувство солидарности с угнетенными всего мира, поднять уровень жизни трудящихся.

Этих перемен желали не только руководители рево­люции, но и широкие народные массы, рабочие, кре­стьяне.

Конечно, все понимали, что новая, справедливая, сво­бодная жизнь, без эксплуататоров и эксплуатируемых, означает социализм, то есть строй, основы которого были заложены в Советском Союзе великим Лениным. И когда Фидель Кастро заявил в апреле 1961 года, накануне втор­жения американских наемников, что революция взяла курс на социализм, то кубинский народ без колебаний поддержал своего вождя.

Но одно дело социализм как идеал, другое дело кон­кретная форма его воплощения в первой латиноамери­канской стране, какой являлась Куба со всеми ее особен­ностями. Ведь социализм предстояло строить в стране, которая широко пользовалась последними достижениями технического прогресса в потребительской сфере — но­вейшими марками автомобилей, телевизорами, морозиль­никами, и в то же время не имела ни своих инженеров, ни техников, ни химиков, ни металлургов, как не было у нее и собственной промышленности. Дореволюционная Куба была всего лишь сырьевым придатком своего бога­того соседа. Кубинское сырье — сахар, табак, минералы,  фрукты, мясо — вывозилось в США, откуда поступали на остров готовые изделия. Обеспеченный кубинец был одет в американский костюм, носил американские ботинки, шляпу, рубашки, галстуки, ел американские консервы, пил американские соки и спиртные напитки, спал на аме­риканском матрасе, смотрел американское телевидение по американскому телевизору, разъезжал в американских автомашинах, кубинские поля обрабатывались американ­скими тракторами, которые, как и автомашины, питались американским бензином, даже книги кубинец читал в ос­новном американских авторов, и так далее и тому подобное.

Возникал невольно вопрос: если все это американское у него отобрать, если США перестанут покупать его сахар и продавать ему нефть, ширпотреб и прочие товары, вы­дюжит ли кубинец, сможет он восполнить образовавшийся вакуум всеми нужными ему товарами? И особенно если иметь в виду, что следует обеспечить товарами всех тру­дящихся, а не только горстку привилегированных эксплуа­таторов, как это было при старом режиме; что надо вы­строить необходимое жилье, школы, больницы, ясли и сделать тысячу других маленьких и больших дел, без ко­торых немыслимо превратить Кубу в. цветущий сад, ку­бинцев в грамотных, высококультурных и обеспеченных всем необходимым граждан социалистического общества.

Че был уверен, что все это в пределах возможного, при условии, что революционная Куба пойдет по пути индустриализации и плановой экономики, развития мно­гоотраслевого сельского хозяйства и активного участия в строительстве нового общества самих трудящихся. Их энергия, бескорыстие и самопожертвование, по мнению Че, могли сотворить чудеса, как показывала история со­циалистического строительства в Советском Союзе.

Че был уверен, что эта нелегкая задача под силу ку­бинскому народу, совершившему героическую освободи­тельную революцию и обретшему в результате этого мо­гущественного союзника и друга в лице Советского Сою­за. Ему не терпелось вновь ринуться в бой, но теперь не с оружием в руках, ас учебником политэкономии.

Можно сказать, что Че готовился к строительству но­вого общества с первых дней победы революции. Вскоре после создания департамента индустриализации в ИНРА в нем по указанию Че был организован отдел по изуче­нию сырьевых ресурсов страны и планированию развития основных отраслей кубинской промышленности. В этом отделе имелись секторы электроэнергии и горючего; ме­таллургической и машиностроительной промышленности;

сахарной промышленности и производных от нее; химиче­ской промышленности; минерального сырья; промышлен­ности сельскохозяйственных продуктов.

Предварительные подсчеты показали, что Куба может весьма успешно развивать свою экономику на социалис­тических началах. Че, однако, понимал, что это нелегкая задача, хотя бы уже потому, что ее придется осуществ­лять почти при полном отсутствии подготовленных для этого кадров и в условиях непрекращающегося саботажа и подрывных действий со стороны правящих кругов США. А они не пожалеют ни сил, ни средств, чтобы сорвать ку­бинский «эксперимент» и доказать, что социализм не «сработал» на Кубе и тем самым не приживется на аме­риканской почве.

На первый взгляд может показаться парадоксальным, что этот ревнитель аграрной реформы, подчеркивавший наличие огромных потенциальных революционных воз­можностей в крестьянстве, возглавил не ИНРА, осуще­ствлявший аграрные преобразования на Кубе, а мини­стерство промышленности. Но ничего противоречивого в этом не было. Одно — борьба против империалистиче­ского гнета, в котором крестьянство, как самый многочис­ленный и угнетенный класс, должно было принимать ак­тивное участие, другое — строительство нового общества, основой которого могло быть только промышленное раз­витие, ибо одно сельское хозяйство не могло обеспечить высокий жизненный уровень трудящихся масс, без кото­рого немыслим социализм. О том, что Че именно так понимал социализм, говорят его многочисленные выска­зывания на эту тему. Еще в документе, озаглавленном «Задачи индустриализации», написанном им в 1961 году и опубликованном посмертно, Че писал, что непремен­ным условием освобождения Кубы от империалистиче­ского гнета является максимальное развитие промышлен­ного производства, в том числе товаров массового потребления — продовольствия, одежды и т. п., а также произ­водства сырья, необходимого для их выработки. Этого взгляда Че придерживался всегда. В одном из своих вы­ступлений в мае 1964 года Че подчеркивал, что «строи­тельство социализма осуществляется путем производства все большего числа и все лучшего качества товаров, не­обходимых народу. Социализм — это не абстрактное по­нятие, социализм непосредственно связан с благосостоя­нием народа».

О задачах социалистического строительства на Кубе у Че было вполне ясное и определенное представление. Че правильно считал, что предварительным условием со­циалистического строительства было лишение эксплуата­торов их рычагов власти — средств производства. И в этом вопросе Че сыграл первостепенную роль. Буду­чи президентом Национального банка Кубы, он осуще­ствил национализацию всех банков и переход всех валют­ных фондов под контроль государства. Таким образом, в результате концентрации в руках государства всех ва­лютных и финансовых фондов и операций революция ста­ла контролировать деятельность промышленных и торго­вых предприятий. Затем путем создания Банка для внешней торговли, учрежденного по инициативе Че, все внешнеторговые операции также перешли под контроль государства.

Одновременно с этими мероприятиями и осуществле­нием аграрной реформы, подорвавшей власть латифунди­стов и иностранных монополий, владевших многими сахарными плантациями, в руки государства стали пере­ходить предприятия, являвшиеся незаконно нажитой собственностью батистовских сатрапов. Эти предприятия поступали в распоряжение промышленного департамента ИНРА, руководимого Че. Следует отметить, что этот департамент был создан с целью промышленной перера­ботки сельскохозяйственного сырья, однако по мере то­го, как в его распоряжение поступали все новые и новые национализированные предприятия, функции его все бо­лее расширялись.

2 января 1961 года правительство США порвало дип­ломатические и фактически экономические отношения с Кубой, взяв курс на насильственное свержение револю­ционного правительства путем развертывания подрывных действий и подготовки вторжения наемников.  Разрыв дипломатических отношений и враждебная деятель­ность США привели к тому, что вся собственность амери­канских монополий на острове была экспроприирована. В феврале того же года промышленный департа­мент ИНРА был преобразован в министерство промыш­ленности, одновременно был создан Центральный совет по планированию. В апреле произошло уже известное читателю вторжение наемников на Плайя-Хирон, которому предшествовало провозглашение Фиделем Кастро социа­листической  направленности  кубинской  революции. После разгрома наемников последовала национализация всех крупных частных промышленных и торговых пред­приятий. Этот процесс национализации в основном был закончен к концу 1962 года.

Че отдавал себе отчет в слабостях и трудностях пер­вых лет социалистического строительства на Кубе. Одной из важнейших задач этого периода он считал про­фессиональное, экономическое и политическое обучение руководящего и среднего звена хозяйственников, причем сам он и его заместители подавали тому пример, регу­лярно посещая лекции по политэкономии, проблемам планирования и другим дисциплинам.

Че был инициатором социалистического соревнования на Кубе, которому он придавал огромное значение не только потому, что видел в нем источник повышения производительности труда, но и потому, что система со­ревнования способствовала формированию нового челове­ка, нового типа трудящегося на Кубе, живущего интере­сами коллектива и готового во имя общественного блага пойти на любые жертвы.

Столь же большое значение придавал Че доброволь­ному труду, выполняемому безвозмездно в неслужебное время рабочими и служащими (наши субботники-воскрес­ники). Че считал, что добровольный труд на благо об­щества способствует поднятию революционной сознатель­ности, является элементом новой социалистической мо­рали. Причем Че придавал большое значение участию в добровольном труде, особенно в рубке сахарного трост­ника, руководящих работников. На Кубе при буржуаз­ном строе высокие чиновники проводили свой досуг в клубах, игорных притонах, круг их интересов, как пра­вило, ограничивался неумеренным потреблением алкого­ля, амурными похождениями и спортом. Разумеется, ни­кому из такого рода «слуг народа» не могло даже прийти в голову рубить сахарный тростник, подобно рабам XIX века. Теперь же все обстояло иначе. Сахарные план­тации и заводы принадлежали народу. Революционные чиновники — это уже слуги народа без кавычек. Их уча­стие в рубке тростника, в физическом труде способствует смычке управленческого аппарата с сельскохозяйственны­ми трудящимися. Ведь на Кубе чиновник, служащий счи­тался при старом строе белоручкой, чуть ли не человеком особой породы, он смотрел на тружеников свысока, пола­гал себя их благодетелем, хотя, как правило, обкрадывал и обманывал их. Добровольный труд ломал эту колони­альную «традицию». Как всегда, Че подавал личный при­мер, участвуя в рубке тростника, в разгрузке пароходов, в очистке заводских территорий, в строительстве жилых зданий. В августе 1964 года он получил грамоту «Удар­ник коммунистического труда» за выработку 240 часов добровольного труда в квартал. Примеру Че следовали его ближайшие помощники, работники других министерств и ведомств.

Че требовал от руководящих работников не только компетентности, знаний, ответственности, умения прислу­шиваться к мнению подчиненных, но и большого самопо­жертвования, предельной скромности в быту, полного бескорыстия. Высшей наградой такому работнику долж­ны были служить не дополнительные материальные бла­га, не почести или особые знаки отличия, выделяющие его из остальной массы трудящихся, а сознание испол­ненного революционного долга.

Как добиться роста производительности труда? В ре­шении этого вопроса имело значение усовершенствование системы управления и планирования, повышение профес­сиональных знаний рабочих через кружки, курсы и спец­школы. Все это не вызывало у Че сомнений. Он также признавал, что материальные стимулы играют весьма су­щественную роль в поднятии производительности труда, однако предпочтение отдавал моральным стимулам. Че считал, что материальные стимулы способствуют частнособственническим настроениям, что трудящиеся должны работать на совесть не из соображений матери­альной выгоды, а из сознательного стремления способ­ствовать всеобщему благу.

Под моральным стимулом Че понимал не только по­четные грамоты и звания ударников и передовиков произ­водства, но и такие формы поощрения, как направление на учебу, после окончания которой рабочий получал по­вышение разряда, предложение вступить в ряды партии, получить звание коммуниста. По существовавшим на Ку­бе правилам на вступление в члены партии мог рассчи­тывать только тот, кто систематически перевыполнял производственные нормы, участвовал в добровольном тру­де, соревновании, повышал свой образовательный уро­вень, состоял членом Комитета защиты революции.

Вопрос о моральных и материальных стимулах неодно­кратно дебатировался на совещаниях в министерстве про­мышленности. Однажды Че, обращаясь к директорам предприятий, отметил, что подавляющее большинство их происходит из средних слоев. Между тем все они ра­ботают самоотверженно, не щадя своих сил. Не прихо­дится сомневаться, что рабочий класс может проявлять такую же сознательность, убеждал Че своих сотрудников.

Че неоднократно выступал с докладами о борцах за кубинскую независимость — поэте Хосе Марти и гене­рале Антонию Масео, призывая кубинцев следовать при­меру этих патриотов, бескорыстно служивших народу и отдавших за него свою жизнь.

Но будь Че в Аргентине в его кубинской роли, он, вероятно, цитировал бы своего знаменитого земляка Хо­се Инхеньероса, философа и публициста, приветствовав­шего Великую Октябрьскую социалистическую револю­цию, автора широко известной книги «Моральные силы», увидевшей свет в Буэнос-Айресе в 1925 году и с тех пор неоднократно переиздававшейся. Инхеньерос считал моральные стимулы движущей силой общественного прогресса — идея, весьма созвучная взглядам Че.

К чести Че следует отметить, что, отстаивая преиму­щество моральных стимулов перед материальными, он в одной из своих статей, опубликованной в феврале 1964 года, признал, что эта его «субъективная» точка зре­ния нуждается в подтверждении на практике. И если бу­дет доказано, писал Че, что политика моральных стиму­лов препятствует развитию производительных сил, то придется решительно от нее отказаться и вернуться к известным методам материального стимулирования.

Развитие социалистической промышленности на Ку­бе наталкивалось на всевозможные объективные и субъ­ективные трудности: отсутствие опыта социалистического хозяйствования у ведущих кадров министерства промыш­ленности и у многих новых директоров заводов и фаб­рик — их преданность революции не всегда сочеталась с профессиональными знаниями; текучесть  кадров, ошибки в планировании и отсутствие на первых порах перспективного  планирования  и  финансовой  дис­циплины; местничество; перебои с поставками из-за ру­бежа оборудования и сырья; прогулы на предприятиях;

халатное и беспечное отношение некоторых хозяйствен­ников к выполнению своих задач.

Че был убежден, что все эти трудности преодолимы, что кубинские революционеры, трудящиеся постигнут науку социалистического хозяйствования, хотя и пони­мал, что эта задача не из легких, а может быть, даже од­на из самых трудных после завоевания власти.

На заседаниях коллегии министерства промышленно­сти, на совещаниях директоров предприятий он терпе­ливо анализировал ошибки, недостатки, промахи отдель­ных руководителей, намечал пути их преодоления, учил самокритике, сам подавая в этом пример.

Он разъяснял своим сотрудникам значение учета, при­зывал их блюсти интересы государства, соблюдать эко­номию средств, не разбазаривать народное добро.

Как всегда, он был беспощаден к себе, как всегда, в первую очередь к себе он предъявлял наиболее жест­кие требования. Он неоднократно критиковал себя за свой неровный характер, неумение выделить из массы проблем наиболее важные, требующие в первую очередь решения, не всегда ему удавалось наладить действенную проверку исполнения принятых решений.

Критикуя недостатки своих сотрудников, он бывал подчас резок и прямолинеен, но виновные не обижались на него — редко кто оспаривал справедливость и обосно­ванность его замечаний. Че не просто критиковал, он все­гда стремился помочь выяснить причину недостатков и найти пути их преодоления.

На руководимых им совещаниях и заседаниях царила атмосфера подлинно революционного демократизма. Лю­бой из присутствующих мог возразить и поспорить с «команданте» — майором Геварой, не опасаясь вы­звать его неудовольствие. Более того, он сам толкал присутствующих на споры, что позволяло ему лучше объ­яснить, обосновать свою точку зрения.

Сам он и по его распоряжению его заместители и на­чальники управлений периодически посещали предприятия, знакомились с их работой, с их нуждами, трудностя­ми, оказывали им конкретную помощь.

Принимая участие в добровольном труде на различ­ных предприятиях, Че общался в рабочей обстановке с трудящимися, беседовал с ними на самые разнообразные темы, отвечал на их вопросы и сам много полезного чер­пал для себя от этих встреч.

Че не терпел чинопочитания, он вежливо отказывался от угощения — стакана молока или любимого им биф­штекса, если они не предоставлялись всем участникам встречи.

Он большое внимание уделял пропаганде экономиче­ских и технических знаний, часто выступал в печати и перед трудящимися, разъясняя животрепещущие вопросы экономического строительства. По его предложению были основаны журналы «Наша промышленность» и «Техноло­гический журнал», выходившие массовыми тиражами.

Че интересовался современными научно-технически­ми открытиями, их применением в народном хозяйстве. Он мечтал об электронике, автоматике, атомных электро­станциях для Кубы. Он заражал своим энтузиазмом окружающих, среди которых не было места маловерам, пессимистам, нытикам.

Насколько эффективно было руководство Че промыш­ленностью Кубы? Че руководил социалистическими пре­образованиями в области промышленности в течение че­тырех лет. За это время на Кубе была полностью лик­видирована частная собственность на средства производ­ства. Прекратилась эксплуатация трудящихся. Страна перешла к плановой экономике. Исчезла хроническая безработица, этот бич трудящихся дореволюционной Кубы. Повысилась сознательность трудящихся. Тысячи ра­бочих стали передовиками труда, включились в социа­листическое соревнование. Американские империалисты надеялись на провал кубинского «эксперимента», на то, что кубинские рабочие не справятся без их участия с управлением промышленностью. Кубинские рабочие не оправдали их надежд, кубинская социалистическая про­мышленность из мечты стала явью вопреки мрачным прогнозам кубинологов из различных американских «фон­дов». И в том, что это произошло, большая заслуга Ком­мунистической партии Кубы, в частности Че, под непосредственным руководством которого   осуществлялся сложный и трудный переход с рельсов капиталистическо­го производства на рельсы социалистического строи­тельства.

Сам Че, отмечая несомненные достижения революцион­ной Кубы в развитии социалистической промышленности, указывал в статье, опубликованной в октябре 1964 года в английском журнале «Интернэшнл аффэрс», что успехи могли бы быть большими, если бы не серьезные ошибки, совершенные из-за отсутствия опыта и знаний. Первая из них заключалась в том, что диверсификация сельского хо­зяйства была проведена необдуманно.

Вместо того чтобы выделить отдельные, наиболее под­ходящие районы под новые сельскохозяйственные куль­туры, площади под них отводились почти в каждой са­харной плантации, что нанесло большой ущерб сахар­ной промышленности. В начале 1963 года этот недоста­ток был исправлен.

Другая ошибка заключалась в том, что, стремясь за­полнить возникшую в результате американской экономи­ческой блокады брешь, кубинское правительство закупи­ло за рубежом большое количество машин, а в некоторых случаях и целые фабрики, многие из них за валюту, а те по целому ряду причин не дали ожидаемого от них эко­номического результата. Так, например, не учитывалось отсутствие на Кубе необходимых видов сырья для этих фабрик, отсутствие запчастей и местных специалистов. В некоторых же случаях купленные за рубежом станки и технологическое оборудование оказывались устаревших образцов, давали поэтому дорогостоящую и низкого каче­ства продукцию.

Несмотря на недостатки и трудности, уровень про­мышленного производства на Кубе вырос в 1963 году в сравнении с предыдущим годом на 6 процентов. Это был несомненный успех.

Но главным Че считал не столько экономические успехи, сколько появление на Кубе нового человека, пре­данного идеалам революции и действующего согласно ее моральным нормам. «Облик его еще окончательно не сло­жился, так как процесс его формирования идет параллельно процессу развития новых экономических отноше­ний, — писал Че в марте 1965 года, накануне своего отъезда из Кубы, редактору уругвайского журнала «Марча». — Не будем говорить о тех, кого неправильное вос­питание толкает на путь эгоистических интересов, есть и такие люди, которые на фоне всеобщего движения вперед ищут особые индивидуальные тропы, отрываются от масс, хотя сочувствуют им. Важным является то, что люди с каждым днем все яснее осознают необходимость своего приобщения к общественным интересам и, с дру­гой стороны, свою роль в качестве общественной движу­щей силы».

Это уже не прежняя «серенькая» масса людей, не знающая и не видящая выхода из юдоли печали, в кото­рую она была ввергнута системой капиталистической эко­номики. Революционный вихрь, разрушив эту систему, как бы сорвал повязку с глаз трудящихся. Теперь, писал Че в том же письме, «они идут уже не в одиночестве по нехоженым тропам к достижению своих далеких целей. Они следуют за авангардом — за партией, передовыми рабочими, передовыми людьми, идущими в тесном едине­нии с массами. Люди переднего края пристально смот­рят в будущее, думая о том хорошем, что оно принесет, но оно не представляется им как что-то личное. Награ­дой им будет новое общество людей с новыми чертами характера, общество людей-коммунистов».

Успехи революции могли бы быть еще более значи­тельными, если бы не враждебные действия против остро­ва Свободы со стороны американских империалистов.

Ведь с момента победы революции в январе 1959 го­да ни на минуту не прекращались агрессивные акты пра­вящих кругов США против Кубы. Саботаж, шпионаж, бомбардировки, пиратские нападения на населенные пункты, террористические акты, угон самолетов, органи­зация покушений на Фиделя Кастро и других вождей ре­волюции, создание диверсионных банд, вторжение наем­ников, экономическая блокада, возведение в Латинской Америке санитарного кордона вокруг Кубы — все было сделано правящими кругами США, чтобы задушить ре­волюцию, чтобы провалить ее «эксперимент», чтобы дока­зать, что социализм не «сработал» на американской поч­ве. В этом отношении Куба действительно походила на Вьетнам. Хотя Куба и не стала жертвой прямой агрессии, если не считать вторжения наемников на Плайя-Хирон, зато тайная война велась против нее круглые сутки на протяжении всех лет ее существования, ведется и по­ныне.

Врач, ставший выдающимся партизанским команди­ром, больше всего любил мирный труд. Строительство, производство необходимых народу товаров, научно-технический прогресс — вот чем он занимался бы в свобод­ном обществе, если бы последнему не угрожали уничто­жением вашингтонские ястребы.

В создавшихся же условиях министр промышленности должен был уделять внимание не только планам и зада­чам своего министерства, но и вопросам, связанным не­посредственно с борьбой против коварных происков аме­риканского империализма...

«КУБА—ДА! ЯНКИ—НЕТ!»

Нас толкают на борьбу, и нет другого выхода, как подготовить ее и решиться начать бой.

Эрнесто   Че    Гевара

Если президент Эйзенхауэр и братья Даллесы, пра­вившие за его спиной, один — Джон Фостер, возглавляя государственный департамент, другой — Аллан, управ­ляя ЦРУ, — стремились покончить с революционной Ку­бой путем организации саботажа, диверсий и вторжения наемников, которое они лихорадочно готовили на апрель 1961 года, то их соперник Джон Ф. Кеннеди придержи­вался несколько иного мнения на этот счет.

Кеннеди в отличие от Эйзенхауэра и братьев Далле­сов считал, что Соединенные Штаты могут задержать развитие революционного процесса в Латинской Амери­ке не только применением силы, но и путем ослабления растущей там социальной напряженности — за счет рас­ширения капиталовложений и осуществления реформ, ускоряющих развитие капитализма в этих странах. Так родилась идея надеть на контрреволюцию красный берет, по меткому выражению генерального секретаря Комму­нистической партии Уругвая Роднея Арисменди.  Эта идея нашла свое воплощение в создании «Союза ради прогресса», который, как утверждали американские пропа­гандисты, должен был открыть новую эру во взаимоот­ношениях Вашингтона и Латинской Америки. Еще бы!

Ведь Соединенные Штаты, нещадно грабившие до этого своих южных соседей, теперь обещали предоставить им через «Союз ради прогресса» на нужды развития 20 мил­лиардов долларов из расчета 2 миллиарда в год, сумму, по своим размерам внушительную даже для баснословно богатого дяди Сэма. Всего лишь за полтора года до этого Фидель Кастро на конференции американских стран в Буэнос-Айресе говорил о необходимости предоставле­ния этим странам на нужды развития 30 миллиардов долларов. Тогда эта цифра многим казалась фантастиче­ской. Теперь Соединенные Штаты готовы были раскоше­литься, правда, не на 30, а на 20 миллиардов, чтобы только поставить заслон для народной антиимпериали­стической революции. Кроме того, янки втайне надея­лись, что вложения этих миллиардов расширят рынки Латинской Америки для их товаров и откроют монопо­лиям дорогу для новых прибыльных афер. Можно легко вообразить, какими хитрыми и ловкими казались себе изобретатели «Союза ради прогресса», сулившего им не только гарантию против социальной революции, но и баснословные барыши. Но жизнь, как мы увидим, внесла вскоре определенные коррективы в эти коварные планы, коррективы, не совсем совпадавшие с намерениями и надеждами магнатов Уолл-стрита.

Победив на выборах и водворившись в Белом доме, президент Кеннеди 13 марта 1961 года собрал латино­американских послов и объявил им о планах его прави­тельства по созданию «Союза ради прогресса». Кеннеди призвал правительства и народы западного полушария присоединиться к Соединенным Штатам в этом «широ­ком усилии, не имеющем параллели по своим грандиоз­ным масштабам и благородству цели, направленном на удовлетворение основных потребностей народов Амери­ки в домах, работе, земле, здравоохранении и просвеще­нии». Как язвительно отметил, комментируя эти обеща­ния президента Кеннеди, один журналист, теперь наро­ды Латинской Америки, получая все эти блага от США, смогут сказать: «Спасибо тебе, Фидель, за твою револю­цию, без которой мы не получили бы от Соединенных Штатов ни шиша».

Но, публично протягивая оливковую ветвь Латинской Америке, президент Кеннеди втайне продолжал подготов­ку задуманных еще Эйзенхауэром и братьями Даллесами планов вторжения наемников на Кубу. Кеннеди считал, что предлагаемая им под вывеской «Союза ради прогрес­са» лжереволюция только выиграла бы, если бы удалось покончить с подлинной революцией Фиделя Кастро.

Кубинское правительство, хотя и не испытывало ни­каких иллюзий в отношении империалистической сущ­ности правительства Кеннеди, все же надеялось, что новый президент проявит большее благоразумие по срав­нению со своим предшественником и откажется от плани­ровавшейся авантюры. Кубинское правительство не наме­ревалось обострять отношения с новым президентом. Оно стремилось только к одному: чтобы США уважали суверенитет Кубы и не вмешивались в ее внутренние дела. В день вступления Кеннеди в должность президен­та по распоряжению Фиделя Кастро была проведена на  Кубе  частичная  демобилизация   вооруженных сил. Этот примирительный жест остался без ответа. Пре­зидент Кеннеди, как и его предшественник, жаждал свержения Фиделя Кастро, не меньшее он не был со­гласен.

На совести правителей Соединенных Штатов — де­сятки интервенций и переворотов в Латинской Америке. И всегда им сопутствовал успех, и всегда их преступле­ния сходили им с рук. Только на Кубе они потерпели сокрушительное, постыдное поражение. 17 апреля на Плайя-Хирон вторглись американские наемники. Кубинцы встретили их шквалом огня. Три дня спустя 1200 остав­шихся в живых наймитов сдались кубинским войскам. Надежды Кеннеди покончить одним ударом с революцией Фиделя Кастро развеялись как дым.

Кеннеди пришлось прогнать обер-шпиона Аллана Даллеса, и, хотя ЦРУ продолжало засылать на остров Свободы диверсантов и саботажников, президенту США не оставалось ничего другого, как переключиться на со­здание «Союза ради прогресса». Рождение этого органа должно было произойти на специальной сессии Межаме­риканского социального и экономическою совета при Организации американских государств (ОАГ), созванной в августе на уругвайском морском курорте Пунта-дель-Эсте.

Необходимо подчеркнуть, что даже после вторжения наемников кубинское правительство не стремилось к обострению отношений с Соединенными Штатами, на­оборот, оно надеялось, что поучительный урок на Плайя-Хирон заставит Кеннеди занять более трезвую позицию по отношению к революционной Кубе. Придер­живаясь этого курса, кубинское правительство приняло приглашение участвовать в конференции в Пунта-дель-Эсте и назначило главой своей делегации Эрнесто Че Гевару, министра промышленности и фактического руко­водителя экономики Кубы.

Участие Че в конференции стало сенсацией номер один в странах Латинской Америки. Это было его пер­вое появление на континенте после победы кубинской ре­волюции, и оно отнюдь не походило на возвращение до­мой блудного сына. Тысячи трудящихся восторженно приветствовали Че на аэродроме «Карраско» близ Мон­тевидео. На всем пути от аэродрома до Пунта-дель-Эсте ему аплодировали уругвайцы. Только одному из участни­ков конференции, только Че население оказало такой восторженный прием. Народ приветствовал в лице Че кубинскую революцию. Приезд банкира и миллиардера Диллона, министра финансов США и главы американ­ской делегации, прошел почти незамеченным, как никто не обратил особого внимания на делегации других лати­ноамериканских республик. В центре внимания всех был Че, представитель кубинской революции, победа кото­рой породила конференцию в Пунта-дель-Эсте.

Че прилетел в Уругвай в своей обычной зелено-олив­ковой форме майора Повстанческой армии, в которой он и появился на конференции. Он сразу заявил, что кубин­ская делегация не только не намерена препятствовать ра­боте конференции, но, наоборот, будет сотрудничать с другими делегациями в поисках наиболее благоприят­ных путей экономического развития и обеспечения эко­номической независимости стран Латинской Америки. В качестве доказательства доброй воли кубинская деле­гация представила на рассмотрение собравшихся 29 раз­личных проектов постановлений, охватывающих широкий круг вопросов, связанных с проблематикой конференции.

Большинство из 29 предложений Кубы, писал Че в статье «Куба и «план Кеннеди», опубликованной в жур­нале «Проблемы мира и социализма», просто отвергнуть было невозможно, так как они предусматривали содей­ствие развитию экономики латиноамериканских стран. Поэтому в ходе работы комиссий и комитетов делегатам срочно пришлось разрабатывать контрпредложения, кото­рые они затем соединяли с кубинскими предложениями, выхолащивая, таким образом, из последних их суть.

Все же за время работы конференции кубинской делега­ции удалось кое-чего добиться: стало заметно, что де­легаты разговаривают другим языком, отличным от то­го, который всегда был принят на подобных мероприя­тиях.

Че отмечал, что на конференции три делегации — Бразилии, Эквадора и Боливии — заняли благожелатель­ную позицию по отношению к Кубе. В особенности Че подчеркивал позицию Боливии, президентом которой все еще являлся Виктор Пас Эстенсоро. Боливия, писал Че в вышеупомянутой статье, — «это расположенная почти в центре континента страна буржуазно-демократической революции, терзаемая капиталистическими монополиями соседних стран и почти удушенная в конце концов об­щим для наших стран угнетателем — североамерикан­ским империализмом. Ее основное население составляют рабочие-горняки и крестьяне, находящиеся под бреме­нем тяжелой эксплуатации».

Деятельность же боливийской делегации в Пунта-дель-Эсте Че оценивал следующим образом:  «Если не говорить о плане кубинской делегации, то из всех делега­ций именно боливийская представила наиболее конкрет­ный экономический план и в общем занимала довольно положительную позицию. На специфическом языке, язы­ке лицемерия, который употребляется на подобного рода сессиях, боливийских представителей называли «двою­родными братьями Кубы».

Не исключено, что контакты Че и других членов ку­бинской делегации с их боливийскими «двоюродными братьями» на конференции в Пунта-дель-Эсте оказали свое влияние на последующее решение Гевары избрать Боливию в качестве плацдарма для партизанских дей­ствий в Латинской Америке.

Че дважды выступал на пленарных заседаниях конфе­ренции, и оба раза в весьма умеренных тонах. Разумеет­ся, Че разоблачал агрессивные действия правящих кру­гов США, их стремление путем «Союза ради прогресса» политически изолировать Кубу, ибо на американские мил­лионы могли рассчитывать только правительства, следую­щие антикубинскому курсу Вашингтона.

Че также доказывал, что «Союз ради прогресса» бу­дет способствовать развитию второстепенных отраслей на­родного хозяйства, что его цель сделать Латинскую Аме­рику не более свободной, а еще более зависимой от американских монополий. В то же время Че указывал, что Ку­ба вовсе не желает препятствовать латиноамериканским странам использовать даже те ограниченные и весьма сомнительные возможности развития, которые сулит им участие в «Союзе ради прогресса».

«Со всей откровенностью кубинская делегация заяв­ляет вам, — сказал Че, выступая на пленарном заседании конференции 9 августа, — что мы желаем, не меняя на­шего естества, оставаться в семье латиноамериканских республик, сосуществовать с вами. Мы хотели бы, чтобы вы росли, если можно, теми же темпами, что и мы, но мы не будем сопротивляться, если ваш рост пойдет другими темпами. Мы только требуем гарантий неприкосновен­ности наших границ».

Разумеется, продолжал Че, если не будут осуществ­лены социальные преобразования, то примеру Кубы по­следуют другие страны, и тогда сбудется предсказа­ние Фиделя Кастро: «Кордильеры Анд превратятся в Сьерра-Маэстру Америки».

Столь же умеренным было выступление Че и на за­ключительном заседании конференции 16 августа. Вот как сам Че излагает это свое выступление в известной уже читателю статье, опубликованной в журнале «Проб­лемы мира и социализма»:

«На последнем пленарном заседании конференции кубинская делегация воздержалась от голосования по всем выработанным документам и выступила с объясне­нием своей позиции. Мы объяснили, что Куба не соглас­на ни с «денежной» политикой, ни с принципом свобод­ного предпринимательства, ни с тем, что в окончательных документах нет слов, осуждающих виновников наших не­счастий — империалистические монополии, нет осужде­ния агрессии. Кроме того, на все вопросы нашей делега­ции, может ли Куба принимать участие или нет в «Сою­зе ради прогресса», ответом было молчание, которое мы истолковываем как отрицательный ответ. Вполне понят­но, что мы не могли участвовать в союзе, который ни­чего не дает для нашего народа».

Че отметил и положительный момент в итоговом до­кументе конференции, в одном из подпунктов которого упоминалось наличие в Латинской Америке наряду со странами «свободного предпринимательства», то есть буржуазными, стран, в которых «свободное предпринима­тельство» отменено.

«Кубинская делегация, — писал Че в той же ста­тье, — зачитала этот параграф, заявив, что это победа идеи мирного сосуществования,  выражающей воз­можность сосуществования двух различных социальных систем, и отметила его принятие как один из положи­тельных результатов работы конференции». Однако, отме­чает Че, позже американский делегат резко выступил против этого положения, заявив о непризнании кубин­ского правительства.

И все-таки кубинская сторона сочла возможным пой­ти еще дальше. Че встретился с одним из членов амери­канской делегации, 28-летним Ричардом Н. Гудвином, входившим в ближайшее окружение президента Джона Ф. Кеннеди. Судя по словам Гудвина, Че предложил компенсировать американским собственникам стоимость имущества, конфискованного революцией, а также сокра­тить революционную пропаганду в странах Латинской Америки, если США откажутся от враждебных действий против Кубы и экономической блокады. Че, в свою оче­редь, выступая после конференции в Пунта-дель-Эсте по гаванскому телевидению, рассказал, что он заявил Гуд-вину следующее: Куба готова вступить с США в пере­говоры по урегулированию взаимных отношений и не за­интересована в борьбе с США, хотя и не боится вести такую борьбу в любой форме. Куба желает остаться в латиноамериканской системе, считает себя связанной культурными традициями с континентом. «Мы тре­буем, — сказал Че Гудвину, — признать наше право на принадлежность к Латинской Америке или к Организа­ции американских государств с собственной социальной и экономической системой и признать наше абсолютное право на дружбу с любой страной в мире».

Гудвин ограничился тем, что выслушал своего собе­седника и обещал сообщить президенту Кеннеди его вы­сказывания.

Встреча Че с Гудвином вызвала самые разнообраз­ные комментарии в латиноамериканской печати. Многие наблюдатели считали, что встреча откроет путь к дости­жению определенного «модуса вивенди» между США и Кубой. В действительности же США вовсе не были за­интересованы в достижении какого-либо разумного со­глашения с Кубой. Они готовы были «простить» Ку­бу, но при одном условии: если она откажется от совет­ской помощи, если она станет на антисоветские позиции, а точнее — на колени и запросит у янки по­щады.

Именно в таком плане вел беседу с Че президент Аргентины Артуро Фрондиси. Еще в начале конферен­ции в Пунта-дель-Эсте Че получил личное приглаше­ние Фрондиси посетить его в Буэнос-Айресе. Фрондиси был весьма противоречивой фигурой в аргентинской по­литике. На протяжении многих лет он выступал с про­грессивных позиций. Однако после избрания президен­том он поддался давлению реакционных армейских кру­гов и американского посольства и вместо осуществления обещанных реформ стал преследовать коммунистов и потворствовать еще большему проникновению американ­ских монополий в экономику Аргентины. Он даже разо­рвал дипломатические отношения с революционной Ку­бой. И все же реакционные армейские круги продолжали относиться с недоверием к Фрондиси, считая его слиш­ком «левым».

Че вылетел на встречу с Фрондиси 18 августа и про­был в Буэнос-Айресе всего лишь несколько часов. Встре­ча с Фрондиси носила секретный характер. Когда о ней узнал аргентинский министр иностранных дел, то в знак протеста немедленно подал в отставку. Пришли в раж и реакционные генералы, и, если бы Че задержался не­сколько дольше в Буэнос-Айресе, не исключено, что они арестовали бы его, а вместе с ним и самого Фрондиси.

Обо всем этом заранее знали и Фрондиси и Че, и тем не менее оба решили рискнуть и встретиться. Фрон­диси надеялся, что ему удастся убедить своего знамени­того соотечественника в том, чтобы Куба покинула «со­ветский блок» и вернулась в латиноамериканскую ов­чарню. Если бы Фрондиси сумел перетянуть на сторону США революционную Кубу, то Вашингтон в благо­дарность держал бы его в президентском кресле. Иг­ра стоила свеч, стоила риска. И Фрондиси на него пошел.

Че принял предложение Фрондиси, исходя совсем из других соображений. Че не только не чурался контактов с латиноамериканскими деятелями любой окраски, но приветствовал их. В Уругвае он был радушно принят президентом Аэдо. Такие контакты подрывали американ­скую политику санитарного кордона против революцион­ной Кубы. Кроме того, ему, конечно, не терпелось по­смотреть на свою родину, во многом ли она изменилась с тех пор, как десять лет тому назад он покинул ее, на­правляясь через Боливию к Миалю в Венесуэлу.

Че не оправдал надежд Фрондиси. Че говорил Фрондиси то, что уже сказал Гудвину. Фрондиси угостил своего гостя знаменитым аргентинским шашлыком — аса-до. Затем они выпили матэ и расстались. По дороге на аэродром Че заехал навестить свою тяжело больную тетю Беатрис. К вечеру того же дня он уже вернулся в Монтевидео.

На следующий день Че покинул Уругвай и напра­вился в Гавану. По дороге ему предстояла встреча еще с одним президентом, его старым знакомым по Египту Жанио Куадросом, который возглавляя самую крупную латиноамериканскую страну — Бразилию. Куадрос в от­личие от Фрондиси проявлял большую самостоятель­ность по отношению к Соединенным Штатам и вовсе не скрывал своих симпатий к революционной Кубе, чем вы­зывал ярость местных реакционеров и недовольство пра­вящих кругов Вашингтона. В пику им Куадрос с боль­шой теплотой встретил Че в новой столице Бразилии и наградил его высшим бразильским орденом «Крузейро ду Сул».

Каковы же были итоги конференции в Пунта-дель-Эсте? Она показала, что даже среди правящих кругов латиноамериканских стран многие отказывались идти на поводу Вашингтона, у многих революционная Куба вызы­вала симпатию и даже восхищение. В свою очередь, Соединенные Штаты намеревались продолжать «теснить» Кубу и впредь, создавая ей всякого рода трудности.

Прошло некоторое время, и положение на Американ­ском континенте еще более осложнилось, причем не в пользу национально-освободительных сил и револю­ционной Кубы. Президент Фрондиси был свергнут воен­ными, президент Куадрос сам подал в отставку, не вы­держав давления реакционных сил. В начале 1962 года Куба была исключена из Организации американских го­сударств, против ее исключения возражали только Уруг­вай, Боливия, Чили и Мексика, но вскоре и они, за исключением Мексики, разорвали с Кубой дипломатиче­ские и экономические отношения. Все это делалось под нажимом Вашингтона, который угрожал строптивых ли­шить миллиардов «Союза ради прогресса». Тогда еще никто не знал, что эти миллиарды превратятся на прак­тике в жалкие крохи и что затея с «Союзом ради прогресса» провалится с таким же треском, как и предше­ствующие ей американские планы и проекты обновления, помощи и развития латиноамериканских стран.

Карибский кризис 1962 года, в свою очередь, показал, что Соединенные Штаты не только не стремятся урегу­лировать свои отношения с Кубой на основе равноправия и взаимного уважения, а, наоборот, готовы даже пойти на риск мирового ядерного конфликта, лишь бы стереть с лица земли кубинскую революцию. «Куба — да! Янки — нет!» — таков был ответ на эти происки империалистов США не только трудящихся острова Свободы, но и их друзей во всем мире.

Че трезво оценивал значение всех этих перемен. В одной из своих статей он писал: «В то время как Кен­неди, казалось, имел некоторые последовательные идеи о мирном сосуществовании, господствующие ныне поли­тические группы относятся к этому вопросу более скеп­тически и готовы рисковать войной, как проповедовал Фостер Даллес, лишь бы добиться своих целей. На дан­ном этапе наиболее видимые цели сдерживания социализ­ма проявляются по отношению к Южному Вьетнаму и Кубе. В этих двух точках может произойти вспышка, ко­торая может вызвать мировой пожар».

18 августа 1964 года государственный секретарь США Дин Раск цинично заявил, что нет никаких осно­ваний ожидать улучшения отношений между США и революционной Кубой, которая якобы угрожает западно­му полушарию. Правительство Соединенных Штатов считает, что эта угроза исчезнет только со свержением ре­жима Кастро, объявил Раск.

Это заявление Раска подтверждало, что правящие круги Соединенных Штатов после убийства президента Кеннеди вновь ожесточили свой курс по отношению к Ку­бе, решительно отвергая любые жесты к примирению. В Латинской Америке основной задачей Вашингтона стало любыми средствами не допустить появления «вто­рой Кубы».

Кубинские руководители могли бы, конечно, уповая, как говорится, на милость божию, стиснуть зубы, на­браться терпения и стойко сносить непрекращающийся поток американских провокаций и диверсий, угрожаю­щий поглотить их. Но тогда они не были бы тем, кем они были: борцами, людьми, совершившими первую антиим­периалистическую, подлинно народную революцию на американской земле и первыми поднявшими в западном полушарии победное знамя социализма. Сидеть сложа руки и ждать у моря погоды, пока США сменят гнев на милость, было бы к тому же неразумно. Ведь американ­ские агрессоры могли истолковать это как признак сла­бости и еще больше увеличить нажим на остров Сво­боды.

Нет, революционная Куба не могла себе позволить даже намека на слабость. Ее надеждой стала грядущая антиимпериалистическая революция в Латинской Амери­ке, она должна была ослабить нажим со стороны правя­щих кругов США.

Но была ли надежда на континентальную революцию обоснованной? Да, ведь сама победа кубинской револю­ции предвещала континентальную революцию. Хотя ре­волюция победила только на Кубе, ее горячее дыхание чувствовалось и в аргентинских пампасах, и на высоких боливийских плато, и в джунглях Амазонки, и на вы­жженных солнцем просторах северо-востока Бразилии, и в венесуэльских льяносах, и во всех больших и малых городах и селениях от Огненной Земли до северных гра­ниц Мексики.

«Победа на Кубе, — писал Родней Арисменди вскоре после прихода к власти Фиделя Кастро, — имеет не­преходящее значение для всего нашего континента, она собрала в один узел и обострила все противоречия, от которых забеременело национально-освободительной ре­волюцией огромное чрево Латинской Америки.

Единство нашей революции определяется историче­ской и географической общностью наших народов, кото­рая особенно ярко выражается в некоторых районах. Эта общность еще теснее сплачивает освободительные движе­ния отдельных государств. Народы никогда не стояли в стороне от событий, происходящих в том или ином го­сударстве. Об этом свидетельствует опыт Гватемалы (1954 год), а в настоящее время пример Кубы. Кубинцы правильно говорят: «Революция сейчас говорит по-ис­пански».

Теперь все видели, что над Латинской Америкой веют ветры революции. Под таким названием «Ветры револю­ции. Латинская Америка сегодня и завтра» выпустил в 1965 году книгу известный американский специалист по этому региону Тэд Шульц. Он писал в ней: «Революцион­ная тема, звучащая в некоторых местах подобно призыв ной трубе, в других пока еле слышная, приглушенная, почти неосознанная, является доминирующим мотивом среди беспокойных, страдающих от нищеты, мечущихся и быстро растущих масс Латинской Америки в этом ре­шающем десятилетии».

Революционные течения в Латинской Америке, отме­чал Шульц, пока что не приняли столь угрожающего для США характера, как это случилось на Кубе. Во многих случаях они развиваются более спокойно и скрыто, при­нимая, например, формы резко выраженного национализ­ма, нейтрализма и оппозиции к североамериканскому эко­номическому и политическому присутствию и влиянию. Но какими бы ни были их формы, эти течения представляют собой величайший вызов позициям Соединенных Штатов в Латинской Америке.

О социальной революции заговорили даже церковни­ки. Колумбийский священник Камило Торрес порвал с церковью, вступил в партизанский отряд и был убит в одном из сражений с правительственными войсками. «Мя­тежные» церковники появились и в других странах Ла­тинской Америки.

Могла ли революционная Куба в условиях непрекра­щающихся агрессивных действий против нее со стороны Соединенных Штатов оставаться посторонним наблюда­телем революционного процесса в западном полушарии? Разумеется, нет! Потеряв надежду на возможность мир­ного урегулирования спорных вопросов с империей янки, Куба пришла к выводу, что только развитие антиимпе­риалистического движения на континенте сможет обуз­дать неистовствовавшего у ее берегов американского жандарма.

В этих условиях Че очутился перед дилеммой: с од­ной стороны, он всецело был поглощен мирным трудом — социалистическим строительством на Кубе, с другой — его неудержимо влекли к себе ветры латиноамериканской революции. Имел ли право он, прошедший длинный путь от аргентинских пампасов до Сьерра-Маэстры в поисках революции, оставаться теперь на острове Свободы? Эта дилемма решалась им легко. Он мог выбрать только пе­редний край, только наиболее опасный, наиболее грозный, еще не проторенный, неизведанный путь, путь латино­американской революции. А сделав выбор, он стал тяго­титься своим званием министра, ему уже не терпелось вновь оседлать своего революционного Росинанта и пуститься в путь; ему не терпелось вновь почувствовать на своих плечах тяжелый рюкзак, набитый патронами, ле­карствами и книгами, и режущую плечо лямку автомата. Он закрывал глаза и видел себя лежащим у костра, изъ­еденным москитами, тяжело дышащим от приступа аст­мы, но счастливым, ибо с ним рядом были те, которых он так по-мужски — сурово и стыдливо — любил: от­верженные Латинской Америки — ее крестьяне, ее ин­дейцы, ее негры.

Это была обоюдная любовь. Ведь они тоже его люби­ли, они любили его за то, что он лечил их детей, помо­гал их женам и матерям, они любили его за мужество и доброту, жалели его — такого, как им казалось, хрупко­го, вечно задыхающегося от душившей его астмы, и та­кого красивого, пришедшего к ним, чтобы разделить их горести и надежды, чтобы сражаться с ними за их сча­стье и свободу и, если таков будет удел, умереть вме­сте с ними на какой-нибудь затерянной в чащобе поляне или на берегу какого-нибудь безымянного горного ручья. Так, по крайней мере, было в лучшие дни на Сьерра-Маэстре...

Но прежде чем он вновь пустится в путь на Росинан­те своей мечты, ему придется выполнить еще самые раз­нообразные миссии и поручения своего правительства и партии. Он еще не раз выступит на международных фо­румах, разоблачая преступные действия американского империализма и призывая народы к единству в борьбе с ненасытной империей доллара. Он будет призывать на­роды к солидарности с героическим Вьетнамом. До по­следнего дня своего пребывания на Кубе он будет посе­щать фабрики, мастерские, стройки и призывать рабочих к организованности, дисциплине, учебе, к участию в со­циалистическом соревновании и добровольном труде. И как всегда в свободные часы, он будет рубить трост­ник, а перед рассветом, когда его оставят в одиночестве сотрудники и посетители, он будет читать книгу, или пи­сать стихи, или просто мечтать о светлом будущем Ла­тинской Америки, о том времени, когда ее дети пере­станут умирать от недоедания, а ее красавицы женщи­ны — преждевременно увядать от непосильного труда, болезней и нищеты...

В начале декабря 1964 года Че прилетел в Нью-Йорк во главе кубинской делегации для участия в XIX Гене­ральной ассамблее ООН. Это был второй его приезд в США после краткого посещения Майами 12 лет назад. Но если тогда его пребывание в Янкиландии прошло не­замеченным, то теперь он был в центре внимания мест­ной печати, радио- и телекомментаторов. Ведь теперь он представлял революционное правительство Кубы, муже­ство которого перед агрессивными действиями США вы­зывало к нему во всем мире чувство уважения и вос­хищения.

11 декабря Че выступил на Генеральной ассамблее с большой речью. Он осудил агрессивные действия правя­щих кругов США в различных частях мира. США про­должают вести необъявленную войну против революцион­ной Кубы, заявил Че с трибуны ООН. ЦРУ продолжает тренировать банды наемников на разных тайных базах в странах Центральной Америки и Карибского бассейна. Только за одиннадцать месяцев 1964 года против Кубы были совершены 1323 диверсии и всякого рода провока­ции, инспирированные правящими кругами США.

«Мы желаем построить социализм, — сказал Че, — мы провозгласили себя сторонниками тех, кто борется за мир, мы заявили, что считаем себя в числе неприсоеди­нившихся стран, хотя являемся марксистами-ленинцами, потому что неприсоединившиеся страны, как и мы, бо­рются против империализма. Мы желаем мира, желаем построить лучшую жизнь для нашего народа и поэтому всемерно стараемся не дать себя спровоцировать янки, но нам известно, как рассуждает их правительство, оно стремится заставить нас дорого заплатить за мир. Мы отвечаем, что эта цена не может превышать нашего до­стоинства».

Американский делегат Эдлай Стивенсон, отвечая Че, стал обвинять его в «коммунизме», в попытках оправдать экономические трудности Кубы американской блокадой. Че ответил Стивенсону: «Я не стану повторять длинную историю американской экономической агрессии против Кубы. Скажу только, что, несмотря на эту агрессию, с братской помощью социалистических стран и в первую очередь Советского Союза мы преодолеваем и будем пре­одолевать наши трудности. И хотя экономическая бло­када нам вредит, она не задержит нашего движения впе­ред, и, что бы там ни произошло, мы будем доставлять небольшую головную боль нашим противникам, выступая на этой ассамблее и где бы то ни было, называя вещи своими именами, и, в частности, представителей Соединенных Штатов — жандармами, пытающимися подчинить своему диктату весь мир».

Те, кто слушал Че, даже обладай они самой буйной и необузданной фантазией, не могли бы вообразить дальнейший ход событий, связанных с его личностью:

этому человеку предстояло еще вписать одну из самых трагических страниц в истории освободительного движе­ния Латинской Америки. Но о том, что ему предстояло еще совершить и пережить, возможно, даже он сам еще ясно не представлял себе, выступая с трибуны Генераль­ной ассамблеи ООН. Одно он знал тогда твердо: Росинант уже оседлан и только ждет возвращения своего хозяина, чтобы снова пуститься в дальние странствия, неся страж­дущим и обездоленным надежду на избавление от ни­щеты и всяческой несправедливости...       

«БОЛИВИЙСКИЙ ДНЕВНИК»

ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Первое и основное условие партизанского движения - абсолютная тайна.

Эрнесто   Че   Гевара

14 марта 1965 года Эрнесто Че Гевара возвращается в Гавану после длительного пребывания за границей. Его не было на Кубе свыше трех месяцев. 9 декабря 1964 года Че вылетел из Гаваны в Нью-Йорк, где находился восемь дней, участвуя в очередной Генеральной ассамблее ООН. 17 декабря он покидает США и через Канаду и Ирландию летит в Алжир. Затем направляется в Мали, оттуда - в Конго (Браззавиль), Гвинею, Гану, Дагомею. Затем снова в Алжир и через Париж - в Танзанию. Из Танзании - в Каир, из Каира опять в Алжир и вновь в Каир. Из Каира возвращается в Гавану, где в аэропорту "Ранчо Боерос" его встречают Фидель Кастро, Освальдо Дортикос и другие партийные и государственные деятели, а также жена Алеида Марч.

Зарубежное путешествие Че, которого сопровождал Османи Сьенфуэгос, заведовавший тогда международными связями ЦК КПК, широко освещалось в кубинской печати. Че держал речь перед Ассамблеей ООН, в США он выступил по телевидению, дал интервью американским журналистам. В Алжире принял участие во II экономическом семинаре Организации афро-азиатской солидарности, в других африканских странах встречался с официальными и общественными деятелями, журналистами.

Разумеется, столь длительное пребывание Че в африканских странах преследовало определенную политическую цель. Какую? Че стремился установить прямой контакт с деятелями африканского национально-освободительного движения с целью сплочения и объединения с подобными же движениями Азии и Латинской Америки в борьбе против империализма, колониализма и неоколониализма. Эти контакты пригодились впоследствии для созыва Трехконтинентальной конференции в Гаване (3- 6 января 1966 года) и учреждения Организации солидарности народов Азии, Африки и Латинской Америки с местопребыванием в кубинской столице.

Новое и продолжительное знакомство с африканскими странами не могло не укрепить в нем убеждения в действенности партизанских методов в борьбе против империализма. В первую очередь, разумеется, Алжир представлял в этом отношении яркий пример: методы партизанской войны, применявшиеся алжирскими борцами за независимость, в конце концов вынудили Францию покинуть эту страну, как такие же методы вьетнамских патриотов вынудили ранее ту же Францию убраться из Индокитая.

Обнадеживающе выглядела ситуация и в бывшем Бельгийском Конго, где с момента убийства Патриса Лумумбы не прекращались партизанские действия его сторонников.

Разгоралась партизанская борьба и в португальских колониях Африки. Всюду появлялись новые лидеры, объявлявшие войну колониализму. Они создавали партии, движения, партизанские отряды и целые армии. Некоторым удалось свергнуть колониальных марионеток и взять власть, другие терпели поражения. Среди противников колониализма господствовало убеждение, что при наличии денег, оружия и немногих смельчаков можно завоевать победу, добиться независимости, нанести поражение империализму. Им казалось, что достаточно начать действовать, стрелять по противнику, как движение станет нарастать подобно лавине, пока не погребет под собой колонизаторов. Искреннее желание сражаться, фанатичная вера в грядущий триумф священного дела, которому они служили, готовность отдать за него жизнь как все это напоминало то, что происходило в Латинской Америке  и было так хорошо знакомо и близко этому министру  промышленности революционной Кубы, искавшему и, казалось, обретшему в дебрях Африки подтверждение своего тезиса о магической власти партизанских методов борьбы.

Между тем в Латинской Америке пламя партизанской борьбы не затухало, но и не разгоралось, как того ожидали  ее сторонники. Партизанские отряды действовали в Гватемале, Колумбии, Венесуэле, Перу. Однако нельзя было утверждать, что они могут похвастаться каким-либо крупным успехом. Более того, их деятельность не объединяла, а скорее разъединяла антиимпериалистические силы. Следовало ли из этого, что партизанский опыт кубинской  революции неприменим в других латиноамериканских  странах?

На этот вопрос отвечали по-разному. Сторонники партизанских  действий «во что бы то ни стало»  считали, что партизанские  отряды неправильно применяют этот опыт, поэтому терпят поражения и разваливаются. Их противники указывали на то, что партизанская борьба не встретила поддержки в массах – ни в крестьянских; ни в пролетарских, что объективные условия еще не созрели  во многих странах для успешной вооруженной борьбы. Полемика обострялась, как всегда бывает в подобных  случаях, взаимными упреками, подозрениями и обвинениями в предвзятости, лицемерии и даже вероломстве.

Что же думал по этому поводу Че? Он более чем когда - либо в прошлом был убежден в действенности партизанского  метода. Че считал, что одним из факторов успеха  является личность, авторитет лидера, возглавляющего партизанское движение. В статье «Партизанская война как метод» Че писал: «Как правило партизанскую войну в интересах своего народа возглавляет авторитетный вождь...» на Кубе таким лидером был Фидель Кастро, одаренный политический и военный вождь, авторитет которого  признавался не только всеми прогрессивными силами, но и их противниками. Другого подобного Фиделю Кастро лидера партизанское движение в Латинской Америке  не выдвинуло. Некоторые, имевшие данные для этого, пали в борьбе, не успев полностью проявить себя.

Но если такого лидера не было, то разве им не мог стать сам Че? Аргентинец, женатый первым браком на перуанке, с дочерью-мексиканкой, адаптированный кубинец разве он не был подлинным гражданином Латинской Америки  в духе лучших традиций Сан-Мартина, Боливара, Марти и других героев освободительных войн этого континента?

Разумеется, возникал вопрос: не будет ли его прямое участие в революционных действиях на территории чужой страны актом вмешательства во внутренние дела этой страны? С формальной, с юридической точки зрения это было бы так. Но сами реакционные режимы и в первую  очередь правительство Соединенных Штатов повсеместно  и на протяжении десятков лет осуществляли вмешательство в целях подавления революционного антиимпериалистического движения. США предпринимали  вооруженные интервенции против непокорных латиноамериканских  республик, пускали в ход против них экономические  санкции, устраивали заговоры и перевороты, не останавливаясь перед убийством неугодных им деятелей. Дело дошло до того, что планы убийства Фиделя Кастро обсуждались на самом высоком уровне в Белом доме. Разве не Вашингтон организовал нашествие наемников  на Кубу в 1961 году? Разве не Вашингтон засылал  на Кубу бесчисленные банды диверсантов, шпионов, провокаторов? И разве не помогали ему в этом покорные американскому империализму реакционные режимы к югу от Рио-Гранде? Наемники проходили подготовку на базах Никарагуа, Доминиканской Республики, Коста-Рики, почти все латиноамериканские правительства по приказу Вашингтона порвали с революционной Кубой дипломатические и экономические отношения, участвовали  в блокаде острова Свободы. Разве все эти действия не являлись вмешательством в дела Кубы и не давали моральное право кубинцам, в свою очередь, принять меры  для защиты их революции и оказания поддержки народам  в их справедливой борьбе против империалистического  и всякого другого гнета? Можно было спорить о целесообразности и своевременности такого рода действий, об их форме, о необходимости их согласования и координации с местными революционными движениями, но не о самом праве на эти действия.

Об этом неоднократно и открыто  говорили  Фидель Кастро и другие кубинские руководители, об этом говорилось в I и II Гаванских декларациях, об этом говорил и Че.

В последний раз в декабре 1964 года на ассамблее ООН в Нью-Йорке, полемизируя с врагами кубинской революции, Че заявил: "Я кубинец, и я также аргентинец, и, если не оскорбятся почтеннейшие сеньоры из Латинской Америки, я чувствую себя не менее патриотом Латинской Америки, чем кто-либо, и в любое время, как только понадобится, я готов отдать свою жизнь за освобождение любой из латиноамериканских стран, не прося ни у кого ничего взамен, не требуя ничего, не эксплуатируя никого".

Это не были красивые слова, сказанные, чтобы лишний раз "уколоть" противников кубинской революции. Человек, который их произносил, уже знал, что в недалеком будущем ему предстоит подтвердить их на деле. И он страстно, всей душой этого желал, ибо революция и только революция была его стихией...

* *

*

Че после возвращения на Кубу 14 марта 1965 года публично нигде не появлялся. Это было замечено как кубинцами, так и иностранными журналистами и наблюдателями. По мере того как проходили дни, "отсутствие" Че, его "исчезновение" все больше и больше обращало на себя внимание, порождая самые разнообразные слухи и комментарии. В особенности изощрялась в догадках реакционная печать США: "Че арестован", "Че бежал с Кубы", "Че убит", "Че смертельно болен". Факт, однако, оставался фактом: Че исчез, во всяком случае, на Кубе после своего возвращения он открыто не появлялся. В середине апреля его мать Селия, находившаяся в то время в больнице в Буэнос-Айресе, получила от Че странное письмо, в котором он сообщал о своем намерении уйти от активной государственной деятельности, провести месяц на рубке тростника, а затем поселиться вместе с Альберте Гранадосом и пять лет работать рядовым рабочим на фабрике. Не исключено, что текст этого письма стал известен широкому кругу лиц, в том числе и противникам кубинской революции. Разумеется, содержание этого письма можно было интерпретировать как очередной розыгрыш Че, склонного с друзьями и родными к различного рода мистификациям. Однако его "исчезновение" придавало этому письму весьма драматический смысл.

20 апреля 1965 года Фидель Кастро, находясь на рубке тростника в провинции Камагуэй, отвечая на вопросы иностранных журналистов, интересовавшихся местопребыванием Че, впервые публично высказался об этом: "Единственно, что могу вам сказать о майоре Геваре, это то, что он всегда будет находиться там, где больше всего полезно революции, и что отношения между мной и им - великолепные. Они такие же, как в первое время нашего знакомства, можно сказать, что они даже лучше".

Заявление Фиделя Кастро косвенным образом подтверждало отсутствие Гевары на Кубе. В начале мая Селия, мать Че, из больницы в Буэнос-Айресе связалась по телефону с Гаваной и вызвала сына. Ей ответили, что Че здоров, но отсутствует, и если сможет, то свяжется с нею. Селия умерла 10 мая 1965 года, так и не дождавшись его звонка. Значит, Че тогда уже не было на острове. Но в таком случае где он был? Буржуазные газеты продолжали выдвигать самые фантастичные версии о местопребывании Че. Газеты писали, что Че находится во Вьетнаме, Гватемале, Венесуэле, Колумбии, Перу, Боливии, Бразилии, Эквадоре. В связи с событиями в Доминиканской Республике, где 24 апреля 1965 года началось восстание патриотически-настроенных военных, газеты писали, что Че принимает активное участие в борьбе конституционалистов и даже что он там убит. "Серьезный" американский журнал "Ньюсуик" сообщал 9 июля, что Че запродал за 10 миллионов долларов "кубинские секреты", после чего отбыл в неизвестном направлении. Уругвайский еженедельник "Марча" утверждал, что Че "отдыхает, пишет и работает" в провинции Ориенте, а лондонская газета "Ивнинг пост" заверяла, что он пребывает в Китае.

Из всех этих нелепых и противоречивых измышлений клеветнических домыслов буржуазной печати можно было заключить только одно: ей неизвестно, где действительно находится Че и какова его подлинная судьба, Об этом знали только кубинское руководство, сам Че и люди, находившиеся с ним в непосредственном контакте, но они хорошо хранили свой секрет и пока что не раскрывали своих карт, несмотря на свистопляску противника, лезшего из кожи вон, чтобы напасть на след исчезнувшего из их поля зрения революционера...

17 июня Фидель Кастро вновь публично высказался по поводу Че, но столь же загадочно, как и в первый раз: "Мы не обязаны отчитываться перед кем-либо о местопребывании Че". Однако Фидель Кастро заверни, что Че здоров. На вопрос: "Когда люди услышат о майоре Геваре?" - Фидель ответил: "Когда майор Гевара того пожелает. Что мы знаем об этом? Ничего. Что мы думаем об этом? Мы думаем, что майор Гевара всегда совершал и будет совершать революционные действия".

Только 3 октября 1965 года Фидель Кастро несколько приоткрыл плотную завесу, скрывавшую до сих пор Че. Выступая на учредительном заседании Центрального Комитета Коммунистической партии Кубы, Фидель Кастро сказал:

«В нашем Центральном Комитете отсутствует человек, который в максимальной степени имеет все заслуги и обладает всеми качествами, необходимыми для того, чтобы входить в этот орган. Этого человека, однако, нет среди членов нашего Центрального Комитета.

Вокруг этого факта враги сумели раскинуть целую паутину клеветы. Наши враги пытаются сбить людей с толку, посеять беспокойство и сомнения. Что же касается нас, то мы выжидали, ибо было необходимо выждать...

Всяческие предсказатели, переводчики, «специалисты по Кубе» и электронные машины работают без сна и отдыха, чтобы разгадать эту загадку. Чего только не говорят: Эрнесто Гевара стал жертвой «чистки», Эрнесто Гевара болен, у Эрнесто Гевары расхождения с руководством и т. д. и т. п.

Народ, разумеется, верит и доверяет нам. Но наши враги пускают в ход подобные вещи, главным образом за границей, чтобы обливать нас ушатами клеветы: вот он, страшный, зловещий коммунистический режим, люди исчезают бесследно, исчезают необъяснимо. Что касается нас, то мы в свое время заявили народу, когда он стал замечать отсутствие этого человека, что в нужный момент мы скажем ему все, а пока что у нас есть причины выжидать...

Чтобы пояснить это, мы зачитаем здесь письмо - вот здесь собственноручно написанное письмо, а здесь - перепечатанное на машинке - письмо товарища Эрнесто Гевары, которое говорит само за себя. Я раздумывал, следует ли рассказывать здесь об истории нашей дружбы, нашего товарищества, о том, как эта дружба завязалась и при каких обстоятельствах и как она развивалась. Но это не нужно. Я ограничусь тем, что прочту письмо.

Здесь не поставлена дата, потому что это письмо должно быть прочитано в тот момент, когда мы сочтем это наиболее своевременным. Но если придерживаться строгой действительности, это письмо было передано 1 апреля этого года, то есть ровно 6 месяцев и 2 дня назад. В нем говорится:

"Гавана (Год сельского хозяйства)

Фидель!

В этот час я вспоминаю о многом, о том, как я познакомился с тобой в доме Марии-Антонии, как ты мне предложил поехать, о всей напряженной подготовке.

Однажды нас спрашивали, кому нужно сообщить в случае нашей смерти, и тогда нас поразила действительно реальная возможность такого исхода. Потом мы узнали, что это на самом деле так, что в революции (если она настоящая революция) или побеждают, или погибают. Многие остались там, на этом пути к победе.

Сейчас все это имеет менее драматическую окраску, потому что мы более зрелы, но все же это повторяется. Я чувствую, что я частично выполнил долг, который связывал меня с кубинской революцией на ее территории, и я прощаюсь с тобой, с товарищами, с твоим народом, который уже стал моим.

Я официально отказываюсь от своего поста в руководстве партии, от своего поста министра, от звания майора, от моего кубинского гражданства. Официально меня ничто больше не связывает с Кубой, кроме лишь связей другого рода, от которых нельзя отказаться так, как я отказываюсь от своих постов.

Обозревая свою прошлую жизнь, я считаю, что я работал достаточно честно и преданно, стараясь укрепить победу революции. Моя единственная серьезная ошибка - это то, что я не верил в тебя еще больше с самого первого момента в Сьерра-Маэстре, что я недостаточно быстро оценил твои качества вождя и революционера. Я прожил замечательные дни, и, будучи рядом с тобой, я ощущал гордость оттого, что я принадлежал нашему народу в самые яркие и трудные дни карибского кризиса.

Редко когда твой талант государственного деятеля так ярко, как в эти дни, и я горжусь также тем, что я последовал за тобой без колебаний, что я мыслил так же, как ты, так же видел и так же оценивал опасности и принципы.   Сейчас требуется моя скромная помощь в других стран ах земного шара. Я могу сделать то, в чем тебе отказано, потому что ты несешь ответственность перед Кубой, и поэтому настал час расставанья.

Знай, что при этом я испытываю одновременно радость и горе, я оставляю здесь самые светлые свои надежды созидателя и самых дорогих мне людей... Я оставляю здесь народ, который принял меня, как сына, и это причиняет боль моей душе. Я унесу с собой на новые поля сражений веру, которую ты в меня вдохнул, революционный дух моего народа, сознание, что я выполняю самый священный свой долг - бороться против империализма везде, где он существует; это укрепляет мою решимость и сторицей излечивает всякую боль.

Я еще раз говорю, что снимаю с Кубы всякую ответственность, за исключением ответственности, связанной с ее примером. И если мой последний час застанет меня под другим небом, моя последняя мысль будет об этом народе и в особенности о тебе. Я благодарю тебя за твои уроки и твой пример, и я постараюсь остаться верным им до конца. Я всегда отождествлял себя с внешней политикой нашей революции и отождествляю до сих пор. Где бы я ни находился, я буду чувствовать свою ответственность как кубинский революционер и буду действовать как таковой. Я не оставляю своим детям и своей жене никакого имущества, и это не печалит меня. Я рад, что это так. Я ничего не прошу для них, потому что государство даст им достаточно для того, чтобы они могли жить и получить образование.

Я мог бы сказать еще многое тебе и нашему народу, но я чувствую, что это не нужно; словами не выразить всего того, что я хотел бы, и не стоит зря переводить бумагу.

Пусть всегда будет победа! Родина или смерть!

Тебя обнимает со всем революционным пылом

Че».

Закончив чтение письма Че, Фидель Кастро продолжил:

"Для тех, кто говорит о революционерах, для тех, кто считает революционеров людьми холодными, нечувствительными, людьми без сердца, - пусть для них это письмо послужит примером тех чувств, того благородства и чистоты, которые могут скрываться в душе революционера...

Это не было единственное письмо. Вместе с ним для этого же момента, когда это письмо будет оглашено нам были оставлены другие прощальные письма для товарищей и, кроме того, как говорится здесь, " моим детям" и "моим родителям": это письма, написанные специально для его детей и его родителей. Эти письма мы передадим этим товарищам и родственникам и поп их, чтобы они принесли их в дар революции, потому что мы считаем, что эти документы достойны того, чтобы сохранить их для истории.                   

Мы полагаем, что этим объяснено все - все то, что мы должны были объяснить. Об остальном же пусть заботятся наши враги. У нас здесь достаточно задач, достаточно вопросов, которые нужно решить как в нашей стране, так и в отношении всего мира; достаточно обязанностей, которые мы должны выполнить и которые мы выполним".

Письма, о которых упоминал Фидель в своем выступлении, по крайней мере два из них - к родителям и к детям, были опубликованы - первое в аргентинском журнале "Сьетэ диас илюстрадос" 23 мая 1967 года, второе - посмертно. Так как они были написаны одновременно с письмом к Фиделю, то мы их приведем ниже.

Письмо к родителям.

"Дорогие старики!

Я вновь чувствую своими пятками ребра Росинанта, снова, облачившись в доспехи, я пускаюсь в путь.

Около десяти лет тому назад я написал Вам другое прощальное письмо.

Насколько помню, тогда я сожалел, что не являюсь более хорошим солдатом и хорошим врачом; второе уже меня не интересует, солдат же из меня получился не столь уж плохой.

В основном ничего не изменилось с тех пор, если не считать, что я стал значительно более сознательным, мой марксизм укоренился во мне и очистился. Считаю, что вооруженная борьба - единственный выход для народов, борющихся за свое освобождение, и я последователен в своих взглядах. Многие назовут меня искателем приключений, и это так. Но только я искатель приключений особого рода, из той породы, что рискуют своей шкурой, дабы доказать свою правоту.

Может быть, я пытаюсь сделать это в последний раз. Яне ищу такого конца, но он возможен, если логически исходить из расчета возможностей. И если так случится, примите мое последнее объятие.

Я любил Вас крепко, только не умел выразить свою любовь. Я слишком прямолинеен в своих действиях и думаю, что иногда меня не понимали. К тому же было нелегко меня понять, но на этот раз - верьте мне. Итак, решимость, которую я совершенствовал с увлечением артиста, заставит действовать хилые ноги и уставшие легкие. Я добьюсь своего. Вспоминайте иногда этого скромного кондотьера XX века поцелуйте Селию, Роберто, Хуана-Мартина и Пототина, Беатрис, всех.

Крепко обнимает Вас Ваш блудный и неисправимый сын

Эрнесто".

Моим детям

"Дорогие Ильдита, Алеидита, Камило, Селия и Эрнесто! Если когда-нибудь вы прочтете это письмо, значит меня не будет среди вас.

Вы мало что вспомните обо мне, а малыши не вспомнят ничего

Ваш отец был человеком, который действовал согласно своим взглядам и, несомненно, жил согласно своим убеждениям

Растите хорошими революционерами. Учитесь много, чтобы овладеть техникой, которая позволяет властвовать над природой. Помните, что самое главное - это революция и что каждый из нас в отдельности ничего не значит.

И главное, будьте всегда способными самым глубоким образом почувствовать любую несправедливость, совершаемую где бы то ни было в мире. Это самая прекрасная черта революционера

До свидания, детки, я надеюсь еще вас увидеть

Папа шлет вам большущий поцелуй и крепко обнимает вас"

После гибели Че было опубликовано еще одно прощальное письмо - дочери Ильде, помеченное 15 февраля 1966 года. Было ли оно написано на Кубе или за ее пределами, нам пока неизвестно. Вот оно:

"Дорогая Ильдита!

Пишу тебе сегодня, но это письмо ты получишь значительно позже. Знай, что я помню о тебе и надеюсь, что ты проводишь радостно день твоего рождения. Ты почти женщина, поэтому не могу писать тебе как детям, рассказывая глупости и враки

Тебе следует знать, что я нахожусь далеко и буду долго отдален от тебя, делая все, что в моих силах, для борьбы против наших врагов. Немного, но кое-что я делаю и думаю, что ты сможешь всегда гордиться твоим отцом, как я горжусь тобою

Помни, что впереди многие годы борьбы, и даже когда ты станешь взрослой, тебе придется внести свой вклад в эту борьбу. Между тем следует готовиться к ней, быть хорошей революционеркой, а в твои годы это значит много учиться, изо всех сил, и быть всегда готовой поддержать справедливое дело. Кроме того, слушайся маму и не слишком воображай о себе. Это придет со временем

Борись, чтобы стать одной из лучших в школе Лучшей во всех отношениях, ты знаешь, что я понимаю под этим учебу и революционное поведение, иначе говоря, серьезное отношение к труду, любовь к родине, революции, товарищество и т. д. Я не был таким в твои годы, но рос я в другом обществе, где человек был врагом человека Тебе выпало счастье жить в другое время, и ты должна быть достойной его

Не забывай время от времени следить за поведением малышей и советовать им учиться и вести себя прилежно Главным образом смотри за Алеидитой, которая с большим уважением относится к тебе как к своей старшей сестре

Хорошо, старуха, еще раз желаю тебе провести счастлива твой день рождения. Обними за меня маму и Джину и прими мое большущее и крепчайшее объятие на все время нашей разлуки.

Твой папа".

О чем свидетельствовали эти насыщенные драматизмом документы, в первую очередь прощальное письмо Фиделю? Во-первых, о том, что Че покидал окончательно и бесповоротно революционную Кубу, давшую ему мировую известность. Но этот акт не являлся следствием вынужденного или добровольного изгнания, тем более он не означал отхода Че от революционной деятельности. Его нельзя было объяснить ни разочарованием в революции, ни отчаянием, ни безрассудством, ни склонностью к авантюрам, в которой со свойственной ему самоуничижительной откровенностью признается Че. Не было  это и актом самоубийцы, человека, зашедшего в политический тупик в ищущего в качестве выхода героической смерти на поле брани.

Че покинул Кубу не потому,  что он потерял веру в революцию, а потому, что он в нее безгранично верил. Он покинул Кубу, чтобы вновь сражаться с оружием в руках против империалистов, не только потому, что считал это своей священной обязанностью, но и потому, что страстно этого сам желал.

Огромное расстояние отделяет Че 1956 года, когда он, безвестный аргентинский врач, заброшенный судьбой в Мексику, волею случая присоединяется к группе кубинских революционеров, возглавляемых Фиделем Кастро, и Че 1965 года, одного из вождей победившей революции, всемирно известного государственного и революционного деятеля, внезапно покидающего Кубу в поисках новых революционных свершений.

В середине 50-х годов социальная революция, социализм в Латинской Америке еще казались недосягаемой мечтой, делом далекого будущего. Тогда, вступая в отряд Фиделя Кастро, Че полагал, что он присоединяется к весьма рискованному, даже безрассудному предприятию, правда, преследующему благородную и возвышенную цель, но имеющему минимальные шансы на успех.

Совершается "чудо", и это предприятие одерживает победу. Кубинская революция развивается в революцию социалистическую, меняя коренным образом политическую панораму в странах Латинской Америки. С ее победой антиимпериалистическая революция становится в этих странах не отвлеченным лозунгом, а делом сегодняшнего дня.

Теперь, отправляясь в путь, отправляясь "делать революцию" в Латинскую Америку, Че не одинокая фигура революционного Дон-Кихота, намеревающегося на свой страх и риск сражаться с отнюдь не ветряными мельницами империализма. За его спиной богатейший опыт кубинской революции.

Нет, не в поисках смерти он покидает Кубу, а в поисках победы над империализмом, в которую именно он, по его глубочайшему убеждению, может и должен внести свою лепту, свой вклад. Почему же тогда его послания Фиделю, родным окрашены в столь трагические, даже мрачные тона, почему они носят характер прощания? Что это - предчувствие неотвратимой гибели или характерные для Че проявления "черного юмора"?

В Че наряду с революционным романтизмом - абсолютным бескорыстием, отсутствием эгоизма, аскетизмом, готовностью к самопожертвованию - уживался "антиромантизм" - презрение к высокопарным фразам, ко всякого рода проявлениям дешевого сентиментализма, мелкобуржуазной,   интеллигентской   "чувствительности". Этот враг всяческого догматизма был догматиком на свой лад. И одной из его "догм" было презрение к смерти, которая его подстерегала с детства, а в особенности в годы партизанской войны на Кубе. Революция - это тоже война, а там, где сражаются, там и умирают. На войне никто не застрахован от смерти - ни самый умный, ни самый мужественный. Будучи солдатом, Че прекрасно знал это. Отсюда "тональность" его посланий.

Если посмотреть шире и глубже на решение Че покинуть Кубу в поисках новых "революционных горизонтов", то оно вовсе не являлось таким уж необычным и экстравагантным, как может показаться на первый взгляд. Какой настоящий революционер, настоящий коммунист - рядовой или генерал от революции, не мечтал и не мечтает пойти сражаться добровольцем за свободу других угнетенных народов?

Разве не сражались в рядах русских борцов за правое дело Октября поляк Дзержинский, югослав Олеко Дундич, чех Ярослав Гашек, американец Джон Рид?

Вспомним революционную Испанию. Как стремились советские люди прийти на помощь испанскому народу, сражаться в рядах республиканской армии против фашизма! Мы знаем, что в Испании боролись с оружием в руках против фашизма советские бойцы-летчики, танкисты и советские военачальники. А разве не сражался маршал Блюхер за свободу китайского народа? Таких примеров можно было бы привести бесчисленное множество. И те, кто уходил на войну, у себя ли или в далекие страны, тоже писали прощальные письма партийным руководителям, родным и близким.

И кубинские революционеры, оставившие вместе с Че Кубу, его братья по идеям и оружию, тоже оставили прощальные письма партийным руководителям, родным, друзьям. Но, прощаясь, они, как и Че, верили в победу, в триумф дела, за которое они отправлялись сражаться, покидая свою землю, своих родных и товарищей...

Не все эти письма нам пока известны. Выдержки из одного такого письма были опубликованы в 1969 году, а другое письмо увидело свет годом позже. Автором первого письма был капитан Елисео Рейсе Родригес (в Боливии кличка "Роландо"), член ЦК КПК, видный участник партизанской войны на Кубе, сражавшийся под командованием Че в рядах восьмой колонны. Он оставил на Кубе жену и трех малолетних детей. 16 ноября 1966 года перед отъездом в Боливию он писал жене Нелие Баррерас:

"Нелегко расставаться, но я знаю, что ты так же хорошо понимаешь, как и я, что честный человек всегда жертвует собой, чтобы выполнить самый святой долг: бороться с империализмом.

Будь мужественной. Надеюсь, что наши дети, если я погибну в борьбе, смогут заменить меня, как только их возраст позволит, и будут испытывать такое же, как и мы, чувство возмущения перед страданиями и нищетой других братских народов.

Возможно, что некоторое время ты не получишь вестей от меня. Не забывай, однако, что, несмотря на расстояние и время, которые нас будут разделять, мысленно я всегда буду с вами.

С одной стороны, я испытываю боль, покидая моих самых близких людей - покидая тебя, моих детей, моих родителей, с другой стороны - я чувствую облегчение, зная, что делаю это для борьбы с врагом, который лишает миллионы людей самых близких им существ.

Смотри за собой и береги детей, люби крепко мою мать. Вы все вместе с моей революционной родиной мое самое ценное сокровище.

Я буду думать о вас в смертный час, если мне будет суждено погибнуть в борьбе".

Ниже воспроизводится другое письмо. Как и предыдущее, оно проливает свет на те мотивы морального и политического свойства, которые побуждали кубинских революционеров принять участие в партизанской борьбе в Боливии. Автор письма, капитан Хесус Суарес Гайоль (Рубио - в Боливии), родился в крестьянской семье и со школьной скамьи участвовал в подпольном движении против Батисты, неоднократно арестовывался, находился в эмиграции в США и Мексике, откуда вернулся в апреле 1958 года, чтобы сражаться против тирана. Во время нападения на одну из радиостанций взрыв бомбы обжег ему ноги. Несмотря на это, он вступает в восьмую колонну Че и воюет в ее рядах вплоть до победы революции. После свержения Батисты Хесус занимал ряд ответственных постов - руководил осуществлением аграрной реформы в провинции Лас-Вильяс, возглавлял Мучной трест, Институт минеральных ресурсов, с 1964 года работал заместителем министра сахарной промышленности. Направляясь в Боливию, Суарес Гайоль оставляет в декабре 1966 года письмо своему малолетнему сыну Хесусу-Феликсу:

"2 декабря 1966 года.

Тов. Хесусу-Феликсу Суаресу.

Гавана, Куба.

Дорогой сын!

Многие причины побуждают меня написать тебе это письмо. Пишу я его в условиях весьма необычных, прочтешь же ты его со временем, когда вырастешь и будешь в состоянии полностью понять принятое мною решение...

Сегодня тебе исполняется четыре года. Ты для меня надежда на будущее. Великую радость ты доставлял мне в те немногие минуты, когда я мог находиться рядом с тобой. Ты мой единственный сын, и думаю, что было бы непростительно, отправляясь исполнить свой революционный долг, а в борьбе я могу погибнуть, не написать тебе хоть немногое из того, что я сказал бы тебе, если бы ты рос рядом со мною.

Мне выпало необыкновенное счастье жить в решающий период нашей истории. Куба, наша родина, наш народ осуществляет одну из великих эпопей в истории человечества. Она делает революцию в самых неблагоприятных условиях и одерживает победу над каждой угрозой и каждой агрессией, что направлены против нее...

Кубинская революция является живым примером, указывающим путь к освобождению другим народам, которых империализм эксплуатирует и соками которых питается. Эти народы не могут, подобно нашему, строить сами свое будущее. Там труд миллионов мужчин и женщин обогащает кучку эксплуататоров. Там тысячи и тысячи детей твоего возраста, или еще меньших, умирают от отсутствия врачебной помощи, а многие лишены школ и учителей, их удел - нищета и невежество, сопутствующие всегда эксплуатации.

Вот почему на этом этапе долг кубинского революционера выходит за рамки нашего государства и ведет его туда, где все еще существует эксплуатация и где империализм питается кровью народов.

Такое понимание революционного долга обязывает меня оставить родину и направиться сражаться с империализмом в другие страны. Я знаю, чем это угрожает мне, я оставляю здесь самые крепкие мои привязанности, самых близких и родных мне людей, но в то же время я безмерно рад и горд тем, что займу пост на переднем крае беспощадной борьбы народов против эксплуататоров.

Среди этих близких мне людей первое место занимаешь ты, мой сын. Я очень хотел бы находиться рядом с тобой, следить за твоим ростом, видеть, как ты становишься мужчиной и революционером. Но так как это трудно достижимо, учитывая мое решение, я надеюсь, что мой пример и духовное наследство, которое я тебе оставляю и которое заключается в моей жизни, целиком отданной революции, а также образование, которое ты получишь, воспитываясь в революционной стране, с излишком восполнят мое отсутствие.

Я хотел бы, чтобы ты понял мое решение и никогда меня за него не упрекал бы. Я надеюсь, и это законная надежда отца, что ты будешь гордиться мною. Пусть мое решение служит тебе источником счастья, раз уж я буду лишен возможности по примеру других отцов доставлять тебе лично маленькие радости.

Я хотел бы, чтобы ты прилежно учился и подготовил бы себя самым лучшим образом к выполнению революционных задач. Думаю, по крайней мере надеюсь, что тебе не придется пускать в ход оружие, чтобы сражаться за благополучие человечества. Ты будешь действовать на поприще науки, техники, любого творческого труда. В этих областях также можно сражаться за справедливое дело, в них также можно проявить свой героизм и добиться славы, если революционер отдается им со страстью и усердием.

Будь всегда бдительным и защищай свою революцию энергично и решительно. Она стоила много крови и представляет большую ценность для народов мира.

Я хотел бы, чтобы ты всегда был искренним, цельным, добрым. Предпочитай всегда правду, какой бы горькой она ни была. Прислушивайся к критике, но одновременно защищай свое мнение не колеблясь, если убежден в своей правоте.

Отвергай лесть и подхалимаж и никогда не практикуй их. Будь всегда сам своим собственным суровым критиком.

Когда ты прочтешь это письмо, наверное, ты уже будешь знать чудесные страницы, написанные Хосе Марти. Есть стихи апостола "Наковальня и звезды". Прочти их и поразмысли над ними. Помни, я хотел бы, чтобы, выбирая различные пути в жизни, ты всегда предпочитал бы "звезду, которая озаряет и убивает".

Будь сыном, достойным своей родины!

Будь революционером.

Коммунистом!

Тебя обнимает твой отец

Хесус Суарес Гайоль".

В боливийской эпопее участвовало 17 кубинских революционеров, из них 14 сложили там свои головы. Никто из них не достиг и 35 лет. У всех у них были семьи, дети.

Итак, Че покинул или решил покинуть Кубу приблизительно в апреле 1965 года. Во всяком случае, после апреля 1965 года, по крайней мере официально, его на Кубе уже не было. Его след теряется и вновь обнаруживается только в ноябре 1966 года в Боливии. Где находился Че в этот промежуток времени, то есть в течение 19 месяцев, нам с точностью неизвестно. Печать утверждала уже после его гибели, что он находился в Черной Африке, принимал участие в гражданской войне в Конго. Намеки на это имеются в его "Боливийском дневнике". Возможно, Че действительно находился в Африке, к судьбам которой он проявлял живейший интерес; возможно, находился в другом месте, откуда возвращался на Кубу; возможно, он оставался на Кубе и после апреля 1965 года. Мы не знаем. Кубинские источники, единственно могущие пролить свет на этот вопрос, пока что молчат.

Но это и не столь уж существенно для нашего повествования.

Разумеется, эти полтора года Че не сидел без дела. Вероятно, с ним были связаны в этот период десятки людей, и если до сих пор ничего определенного не известно об этом периоде его деятельности, то это свидетельствует о большом конспиративном мастерстве Че и преданности ему людей, с которыми он тогда работал.

Готовился ли Че в этот период к боливийской экспедиции? Если судить по истории Тани, молодой немецкой революционерки, погибшей в Боливии, Че стал готовиться к боливийскому походу за год, если не раньше, до своего "исчезновения" с Кубы. Эта история была рассказана в книге "Таня - незабвенная партизанка", изданной в Гаване в 1970 году с предисловием Инти (Гидо Альваро Передо Лейге), боливийского революционера, друга и сподвижника Че в Боливии.

Таня - таков был псевдоним Тамары, дочери немецких коммунистов Эрика и Нади Бунке, учителей, бежавших от нацистского террора в 1935 году с новорожденным первенцем в Аргентину, где у них имелись родственники. Здесь 19 ноября 1937 года у них родилась дочь Тамара, или Ита (уменьшительное от Тамарита), как ее звали в семье. Ита закончила в Аргентине среднюю школу. Она была привлекательной и одаренной девушкой, хорошо разбиралась в литературе и политике, любила музыку. Она играла на пианино, гитаре и аккордеоне, пела, занималась балетом и спортом.

Родители Тамары принимали активное участие в подпольном коммунистическом движении в Аргентине. Их дочь росла в атмосфере конспирации, тайных собраний, политических споров. "Мы, - вспоминает ее мать Надя Бунке, - объясняли нашим детям, говоря простым, понятным детям языком, что боролись в интересах всего человечества, в интересах аргентинского народа, мы объясняли им значение Октябрьской революции. Мы говорили им, что боремся за новое общество, такое же, как в Советском Союзе, но что наша работа трудная и опасная. Мы их предупреждали, что полиция преследует таких людей, как мы, поэтому необходимо вести себя осторожно и не болтать, никому не рассказывать, что в нашем доме проходили собрания коммунистической партии, работавшей в подполье".

После войны, в 1952 году, семья Бунке вернулась в ГДР, где отец стал преподавать физкультуру, мать - русский язык. Здесь Тамара поступила в Берлинский университет имени Гумбольдта на филологический факультет, вступила в Союз социалистической молодежи, а затем и в СЕПГ.

Считая себя одновременно немкой и аргентинкой, Тамара внимательно следила за развитием политических событий в Латинской Америке, мечтала вернуться в Аргентину, участвовать в революционной борьбе.

Естественно, что она с восторгом встретила весть о победе кубинской революции в 1959 году. Ее симпатии к острову Свободы еще больше возросли, когда в середине 1960 года она встретилась с первой кубинской правительственной делегацией во главе с нынешним президентом Академии наук Кубы капитаном Антонио Нуньесом Хименесом, а в декабре - с торговой делегацией, возглавляемой Че. Тамара работает переводчицей при этих делегациях, в частности личной переводчицей Че, ее соотечественника, аргентинца, как и она. Общение с кубинскими товарищами, их обаяние, простота, искренность, революционный энтузиазм производят на Тамару огромное впечатление. Она стремится поехать на Кубу, участвовать в революционных преобразованиях. 12 мая 1961 года ее мечта осуществляется. Она прибывает в Гавану, работает в министерстве просвещения, учится на факультете журналистики Гаванского   университета, вступает в ряды революционной милиции, участвует в добровольном труде и различного рода массовых кампаниях, работает переводчицей с немецкими делегациями, иногда встречается со своим соотечественником Че.

Кубинская революция захватывает и покоряет Тамару. Она стремится стать профессиональным революционером, посвятить себя всецело "борьбе за освобождение человечества". Эти слова Николая Островского она берет в качестве эпиграфа для своего дневника. В Гаване она работает некоторое время с представителями Объединенного фронта Никарагуа, ведущего партизанские действия в этой стране. Она мечтает стать партизанкой, подпольщицей.

И вновь ее желание осуществляется. Революционная Куба осаждена империалистами США. Она вынуждена обороняться. В марте 1963 года кубинские товарищи делают Тамаре предложение: стать подпольщицей, поехать в Латинскую Америку, выполнять там ответственные поручения в интересах революционного движения. Тамара соглашается. Она счастлива. Дело, которое поручают ей, ответственное, опасное, но это дело, достойное настоящего революционера. Она горда оказанным ей доверием и приложит все свои силы, умение и знания, чтобы оправдать его. Так Тамара превращается в подпольщицу Таню.

Следуют месяцы изнурительной, детальной, всесторонней подготовки. Изучение тайнописи, шрифтов, радиосвязи, правил конспирации. Подготовка была основательной, она длилась год. Далее мы читаем в книге "Таня - незабвенная партизанка":

"С окончанием ее подготовки в марте 1964 года Таня испытала, по ее словам, "самое большое волнение в своей жизни". Майор Эрнесто Че Гевара пригласил ее к себе в министерство промышленности, чтобы наконец объяснить  задачу, которую ей предстояло  выполнить...

До этого дня Таня находилась в неведении относительно конкретного содержания своего задания. Она изучила положение в разных латиноамериканских и некоторых европейских странах, но не знала, в какой из них ей придется работать. Че спросил Таню, овладела ли она знаниями, необходимыми для подпольной революционной работы, и не пугают ли ее лишения и опасности, связанные с этой работой. Решительно, кратко и точно Таня ответила Че, что только ждет приказа и в любой момент готова направиться на его выполнение. В течение нескольких часов она говорила о политико-экономическом положении в Латинской Америке, о передовых революционных движениях, приступивших к вооруженной борьбе в некоторых южноамериканских странах. Че объяснил Тане, что в ее задачу входит поселиться в Боливии, завязать там связи в армейских и правящих кругах, ознакомиться с положением во внутренних районах страны, изучить формы и методы эксплуатации боливийских шахтеров, крестьян и рабочих, приобрести полезные контакты и, наконец, ожидать связного, который укажет ей время начала решительных действий и уточнит ее участие в подготавливаемой борьбе. Че предупредил Таню: ждать связного, который будет ей направлен непосред­ственно  из Гаваны. Каким бы ни  было  тяжелым ее положение, она не должна сама искать связи, про­сить помощи Си раскрывать себя ни перед каким-либо человеком, организацией или партией, хотя они и извест­ны как революционные в Боливии. Главное — проявлять абсолютное, всеобщее и постоянное недоверие».

Приведенный выше отрывок из книги о Тане в выс­шей степени знаменателен. Он раскрывает, что уже в марте 1964 года планировалась под непосредственным ру­ководством Че боливийская экспедиция. Этот факт еще раз подтверждает, что все спекуляции противников ку­бинской революции, представляющих отъезд Че как «вне­запное» решение, как результат «разочарования», жела­ние принести себя в жертву, — досужий вымысел клевет­ников на службе империализма.

Что же происходило в Латинской Америке в марте 1964 года? В Бразилии у власти находилось правитель­ство президента Гуларта, выступавшее все решительней против империализма США. В стране быстро росли кре­стьянские лиги, руководимые Франсиско Жулианом, го­рячим поклонником кубинской революции. В Венесуэле, Колумбии и Перу активно действовали партизанские от­ряды. В Аргентине делал первые неуверенные шаги пар­тизанский отряд под руководством Хорхе Рикардо. Че надеялся, что Масетти сможет укрепиться в стра­тегическом треугольнике на границе с Чили, Боливией и Парагваем. В самой Боливии у власти находился прези­дент Пас Эстенсоро, с деятельностью которого Че был знаком еще с первого посещения этой страны.

В марте 1964 года Боливия еще поддерживала дипло­матические отношения с Кубой, которые были разорва­ны под давлением США только 20 августа 1964 года. Не исключается, что в то время на территории Боливии можно было организовать партизанскую базу с молчаливого согласия боливийских властей, которая служила бы опорой, тылом для партизанских групп, действующих в Аргентине и Перу. Во всяком случае, тогдашний вице-президент Боливии, лидер влиятельного Рабочего центра Боливии Хуан Лечин открыто высказывался в поддерж­ку кубинской революции. Кроме того, в Боливии при Пасе Эстенсоро шахтеры были вооружены, на шахтах имелась народная милиция. Правда, руководство этой милиции следовало ориентации правительства, но тем не менее вооруженные шахтеры могли при определенных обстоя­тельствах стать основой для более активного революцион­ного движения, в том числе и партизанского.

Однако если в марте 1964 года положение в Латин­ской Америке с точки зрения перспектив революционной борьбы представлялось весьма обнадеживающим, то к концу этого года оно изменилось далеко не в лучшую сторону: отряд в Аргентине распался, так и не начав своих действий, а его командир погиб. В Бразилии Гуларт был свергнут реакционными генералами. Такая же участь по­стигла в Боливии Паса Эстенсоро, его место занял генерал Рене Баррьентос Ортуньо.

Конечно, эти события можно было расценить иначе: приход к власти реакционеров в Боливии и Бразилии ставил на повестку дня организацию партизанских дейст­вий против этих режимов, которые при успехе могли бы коренным образом изменить в пользу антиимпериализма соотношение сил в Латинской Америке.

Между тем 9 апреля 1964 года Таня по подложному паспорту направляется из Гаваны в Западную Европу, где в течение нескольких месяцев «тренируется» как подполь­щица. В начале октября было принято окончательное ре­шение о ее направлении в Боливию. Теперь она Даура Гутьеррес Бауэр, урожденная аргентинка, этнограф-любитель, дочь аргентинского помещика-скотовода и немецкой антифашистки. 5 ноября Таня благополучно добирается в столицу Перу — Лиму, в тот же день туда же прибывает из Ла-Паса только что свергнутый генералами президент Виктор Пас Эстенсоро. 18 ноября 1964 года Таня наконец достигает цели своего путешествия — Ла-Паса.

Молодая, обаятельная аргентинка, владеющая несколь­кими языками и, судя по всему, не особенно нуждающая­ся в деньгах, быстро становится вхожей в новые прави­тельственные сферы, пришедшие к власти в результате падения режима Паса Эстенсоро. Она устанавливает дру­жеские связи с начальником отдела печати и информации президентской службы Гонсало Лопесом Муньосом и с Инти, будущим участником отряда Че. По рекомендации Гонсало Таня начинает работать в одном из местных еженедельников, одновременно она сотрудничает с департа­ментом фольклора министерства просвещения, дает уроки немецкого языка детям министров, в том числе министра внутренних дел и юстиции Антонио Аргедаса Мендиеты, с личным секретарем которого Анитой Гейндрих, тоже немкой по происхождению, Таня также устанавливает доверительную связь.              

В правящих, в особенности военных, кругах Боливии благоволят к немцам, к людям немецкого происхождения. После первой мировой войны боливийскую армию на про­тяжении ряда лет обучали офицеры немецкой армии. В 1937—1939 годах президентом страны был подполковник Герман Буш, сын немецкого эмигранта и индианки, пользовавшийся большой популярностью. Этими немецкими симпатиями умело воспользовалась Таня для расширения своих связей.

В министерстве внутренних дел, возглавляемом пост начальника отдела радио занимал брат Инти — Антонио Передо Лейте. Видимо, не без его участия Таня выступает по радио в одной из популярных радиопередач в роли «Гадалки», отвечающей на женские пись­ма. Чтобы упрочить свое положение, Таня выходит замуж за студента Марио Мартинеса Альвареса. Это ей дает боливийское гражданство, Альварес же вскоре после же­нитьбы уезжает продолжать учебу в Европу. О том, на­сколько глубоко удалось Тане проникнуть в боливийскую «верхушку», свидетельствует тот факт, что она даже общалась с президентом генералом Рене Баррьентосом, с ко­торым познакомилась во время одной фиесты.

Гавана поддерживала с Таней весьма надежную связь через курьеров. Она встречается с ними как в Боливии, так и в других латиноамериканских странах, куда спе­циально выезжает на связь. На этом предварительном эта­пе боливийское предприятие развертывается как по но­там. Гавана прекрасно осведомлена о положении прави­тельства Баррьентоса, против которого устраивают заго­воры его же собственные сторонники.

Тем не менее, положение Баррьентоса не было столь шатким, как это могло показаться на первый взгляд. Баррьентос заигрывал с крестьянами, выдавая себя за их дру­га и покровителя, и в этом имел определенный успех. Ре­волюционеры же часто грешат излишком оптимизма, пе­реоценивают свои силы. Это естественно, ведь без большой доли оптимизма невозможно бросаться в бой. И все же...

Если Таня проникла в Боливию по подложному паспорту и осела там на постоянное жительство, то другой доверенный человек Гаваны — 23-летний Режи Дебра под своим собственным именем объехал эту страну и сопре­дельные республики еще в конце 1963 — начале 1964 года. Студент философии Сорбонны Дебрэ в 1959 году нахо­дился на стажировке в США, откуда приезжает на Кубу, где его принимают местные руководители, знакомят с опытом революции. После этого Дебрэ полтора года путешест­вует по странам Латинской Америки. Он снимает фильм в Венесуэле для французского телевидения, затем прово­дит около трех месяцев в Боливии, собирая материал для диссертации о социальном положении индейцев Андского нагорья. В Боливии Дебрэ выступал с лекциями в Ла-Па­се, Кочабамбе, Оруро, встречался со многими политически­ми деятелями, находился в контакте с культурным атта­ше французского посольства в Ла-Пасе.

Интересно отметить, что в Боливии Дебрэ находился вместе с венесуэлкой Элисабетой Бургос, с которой подружился в Каракасе. Она осталась на постоянное жи­тельство в Ла-Пасе, поступив работать в секретариат ми­нистерства горнорудной и нефтяной промышленности.

В 1965 году выходят первые работы Дебрэ, в которых он дает свою трактовку значения для Латинской Америки кубинской революции: «Латинская Америка: некоторые проблемы революционной стратегии», опубликованная в январе во французском журнале «Ле таи модерн», и «Кастризм: длинный поход Латинской Америки», увидев­шая свет в кубинском журнале «Каса де лас Америкас» во второй половине того же года.

После своего путешествия по странам Латинской Америки Режи Дебрэ вновь появляется на Кубе в конце 1965 года, то есть когда там уже не было Че, и углубляется в историю революционного движения на Кубе. Он беседует с участниками партизанской борьбы, с Фиделем Кастро, изучает документы. «Он имел доступ к многочисленным неопубликованным документам, сохранившимся с того вре­мени: приказы с поля боя, инструкции командирам, воен­ные рапорты,— пишет Роберто Фернандес Ретамар, редак­тор кубинского журнала «Каса де лас Америкас»,— письма я другие тексты. Это позволило ему хорошо ознакомиться с прошедшими историческими событиями. Никто другой из тех, кто писал о кубинской революции, не располагал таким богатством материала и фактов для исторического исследования».

Результатом этих штудий явилась книга «Революция в революции?», изданная массовым тиражом в Гаване в начале 1967 года. Теперь эту книгу все забыли, но в свое время она наделала много шума, став библией сторонников партизанских действий «во что бы то ни стало». Дебрэ пытался теоретически обосновать партизанский метод борьбы с империализмом как единственно верный для стран Латинской Америки, при этом он ссылался на опыт кубинской революции.

Книга Дебрэ отражала споры и разногласия, которые возникали в национально-освободительном движении Латинской Америки после победы кубинской рево­люции.

Это было, пишет Родней Арисменди, Генеральный сек­ретарь Коммунистической партии Уругвая, «время поис­ков путей, теоретических дискуссий, а также развития не­которых левацких тенденций и кризиса статичных кон­цепций о процессах и характерных чертах латиноамери­канской революции».

Заслуживает внимания то, что написал Дебрэ в своей книге о трудностях, которые могут встретиться на пути развития партизанского движения в Боливии: «Партизан­ские очаги в начале своих действий занимают сравни­тельно слабо заселенные районы, с редкими населенными пунктами. Никто, никакой чужак не остается незамечен­ным, например, в селении Андского нагорья, вызывая прежде всего недоверие. «Чужаку», «белому» крестьяне кечуа или какчинели (майя) имеют много причин не до­верять. Они знают, что красивые слова не насытят их и не защитят против бомбардировок. Крестьянин-бедняк в первую очередь уважает того, у кого власть, кто спосо­бен действовать. Система угнетения в этих местах утон­ченная: она господствует здесь с незапамятных времен, она кристаллизировалась, укоренилась, стала компактной. Войска, сельская жандармерия, полиция латифундиста, сегодня «рейнджеры» и зеленые или черные береты, обла­дают авторитетом, который тем более силен, чем он менее сознательно воспринимается крестьянами. Этот автори­тет — изначальная форма угнетения. Он парализует недо­вольство, затыкает рты, один вид мундира заставляет без­ропотно сносить оскорбления. Неоколониалистский идеал все еще заключается в том, чтобы «демонстрировать силу, не используя ее», но сама демонстрация силы уже озна­чает ее использование. Иначе говоря, физическая сила по­лиции и армии — это табу, его нельзя разрушить речами, а только доказав, что пули входят также в полицейских и солдат».

Был ли Че знаком с сочинением Дебрэ? Да. Дебрэ вручил ему свою книгу в марте 1967 года, когда прибыл в боливийский «очаг». Че не удовлетворила эта книга, он высказал свое несогласие с ее содержанием. Так, по крайней мере, заявил сам Дебрэ журналистам, уже нахо­дясь в заключении в боливийской тюрьме.

Но теперь теоретические расхождения об «очаге» ут­ратили свой смысл. Жребий был брошен. Пробил час дей­ствий.

ЛАГЕРЬ НА РЕКЕ НЬЯНКАУАСУ

Для начала достаточно от 30 до 50 человек. С этим числом можно  начать вооруженную борь­бу в любой из латиноамериканских стран.

Эрнесто   Че   Гевара

В марте 1966 года в Ла-Пас прибывает кубинец Рикардо (он же Чинчу) — капитан Хосе Мария Мартинес Тамайо, активный участник партизанской борьбы на Сьерра-Маэстре. Рикардо родился в 1936 году, в рабочей семье, был трактористом, после революции научился во­дить самолет, одно время служил в танковых частях. Рикардо еще в 1962 году, как сообщала газета «Гранма», «выполнял важную миссию помощи революционному дви­жению в Гватемале». В 1963 году он впервые проникает по колумбийскому паспорту с секретной миссией в Боли­вию. Вскоре он получает боливийские документы на имя Рикардо Моралеса Родригеса, что позволяет ему впредь беспрепятственно; выезжать и въезжать в эту страну. В Боливии Рикардо помогает создать тайный лагерь на гра­нице с Аргентиной, который должен был стать опорной базой для действий группы партизан в аргентинской про­винции Сальта.

Еще во время своего первого пребывания в Боливии Рикардо устанавливает связь с Инти и его братом Коко — Роберто Передо Лейге. Оба они со школьной скамьи уча­ствовали в революционном движении. Инти возглавлял пионерскую организацию, был комсомольским вожаком, потом секретарем партийной организации в Ла-Пасе и чле­ном ЦК КПБ. Коко также был активным революционером, комсомольским вожаком. Он работал капитаном речного корабля, охотником на крокодилов, шофером. В 1962 и 1966 годах посетил Кубу, а в 1964 и 1965 годах — Совет­ский Союз, к которому, как и его брат, питал большую любовь. Своего сына он назвал Юрой в честь Юрия Гагарина.

Выполнив свою миссию в 1963 году, Рикардо возвра­щается на Кубу, чтобы вновь появиться в Боливии два с половиной года спустя. Он связывается с Таней, Инти, Коко и другими известными ему боливийскими единомыш­ленниками, которые изъявляют готовность сотрудничать с ним.

В конце июля в Ла-Пасе появляются еще два кубинца: Помбо и Тума. Первый — капитан Гарри Вильегас Тамайо, второй — лейтенант Карлос Коэльо, он будет фигу­рировать в дневнике Че также под кличками «Тумаини» и «Рафаэль». Оба проникают в Боливию по колумбийским паспортам.

Одной из главных задач, стоявших перед группой Помбо, было приобретение фермы или поместья в сельском районе, которые могли бы стать базой для тренировок и, возможно, для операций будущего партизанского отряда. Вначале Помбо и его друзья склонялись приобрести зе­мельный участок в районе Альто-Бени, в северной части Боливии. Однако потом они предпочли местность, расположенную на юго-востоке.

Избранный ими район был ближе к Аргентине, родине Че. Он имел свои преимущества и недостатки с точки зре­ния партизанской борьбы. Преимущества заключались в том, что местность была в значительной части покрыта дикими   зарослями,   с редким   населением, в ос­новном промышлявшим охотой и скотоводством. Представ­ляло интерес и то обстоятельство, что в этом районе были расположены нефтепромыслы, принадлежавшие амери­канской «Боливиа галф ойл компани». Можно было пред­положить, что рабочие этих нефтепромыслов окажут под­держку будущим партизанам. Недостатком же являлось то, что здесь было мало воды, если не считать рек; мест­ность кишела всякой ядовитой мошкарой и клещами, что делало ее вообще труднообитаемой. Зона находилась весь­ма далеко от шахтерских центров, где были сосредоточе­ны наиболее боевитые силы боливийского рабочего класса, в то время как местное население, в основном состоящее из индейцев гуарани — мелких арендаторов или фер­меров, было политически крайне отсталым и невежествен­ным.

Вот именно в этой зоне в июле 1966 года Коко Передо купил за 30 тысяч боливийских песо (2500 долларов) ранчо, или ферму, которая вошла в историю под именем «Каламина» (Жилое здание фермы было покрыто оцинкованными листа­ми— по-испански «каламина». Отсюда название фермы). Ферма была расположена на 1227 гектарах я почти необитаема, если не считать жилого дома, выходившего на дорогу. Недалеко от фермы протекала река Ньянкауасу. «Каламина» находилась в 285 километрах к югу от провинциального центра Санта-Крус. Неподалеку от нее лежит городок Камири, центр четвертого военного округа, где были расположены части четвертой дивизии боливийской армии. Такое соседство ничего хорошего не предвещало будущим обитателям «Каламины». Поблизости имелись еще два селения — Лагунильяс и Гутьеррес, где можно было запастись в случае надобности провиантом и различного рода товарами. Минусом «Каламины» являлось и то, что в трех километрах от нее прожи­вал Сиро Альгараньяс, местный кулак, бывший алькальд Камири, где у него имелась мясная лавка. Дорога в «Ка­ламину» шла мимо его усадьбы, что давало, естественно, возможность наблюдать за передвижением соседей. Но с этими подробностями будущие обитатели «Каламины» столкнутся позднее.

Между тем в начале сентября в Ла-Пас из Чили по уругвайскому паспорту прибыл еще один кубинец — Пачо (он же Пачунго), подпольная кличка капитана Альберто Фернандеса Монтеса де Ока. Вскоре он покинул Боливию, чтобы вернуться туда вместе с Че.

В сентябре в Боливию приехал француз Режи Дебрэ под своей собственной фамилией. С конспиративной точ­ки зрения это было небезопасно, так как к тому времени Дебрэ был широко известен как сторонник кубинской революции и мог обратить на себя внимание не только боливийских тайных служб, но и агентов ЦРУ, активно дей­ствовавших в этой стране и сотрудничавших с боливий­скими властями.

Появление Дебрэ в Боливии могло навести их на мысль, что именно в этой стране находится или может ту­да прибыть Че, местопребывание которого все еще продолжало оставаться тайной. Тем более что некоторые газеты указывали на Боливию как на страну, где он скры­вается. Мексиканский журналист Арнульфо Усета писал в газете «Эксельсиор» 14 сентября 1966 года, что Че прибыл в Боливию из Бразилии в начале года. Усета почти точно описал новую внешность Че и утверждал, что он пользуется псевдонимом «Рамон». Правда, другие газеты выдвигали иные версии о судьбе Че. И тем не менее пре­бывание Дебрэ в Боливии под его собственным именем было небезопасным как для него самого, так и для Че.

Известный уже читателю друг Тани — Лопес Муньос, начальник департамента печати и информации при пре­зиденте, аккредитовал Дебрэ как журналиста и выдал ему разрешение на свободное передвижение по стране для сбора материалов для книги о «геополитическом» поло­жении Боливии, которую он якобы намеревался написать. Дебрэ стал путешествовать по районам, в которых наме­чалось развернуть партизанское движение, усердно ску­пая карты и фотографируя различные объекты. Во время одного из таких путешествий он случайно столкнулся с людьми Рикардо, принял их за боливийцев и пытался сфо­тографировать. Рикардо с трудом  ускользнул от назойли­вого француза. Несколько недель спустя Дебрэ выехал в Чили, откуда вновь возвратился в Боливию в февра­ле 1967 года.

Судя по всему, Гевара прибыл в Ла-Пас самолетом из Сан-Паулу (Бразилия) в ноябре 1966 года. Без бороды, с залысинами, седой (результат краски), в толстых рого­вых очках, при галстуке, он своей внешностью никак не напоминал известного всему миру Че. Он так изменил свой облик, что, когда в Гаване зашел домой, чтобы про­ститься с женой и дочерью Селией, его не узнала родная дочь, даже после того, как он взял ее на руки и прилас­кал. Дочь сказала Алеиде:

— Мама, смотри, этот старик влюбился в меня!

Теперь этот «старикашка» свободно ходил по улицам боливийской столицы, в кармане у него лежал уругвай­ский паспорт на имя коммерсанта Рамона Бенитеса Фер­нандеса. На всякий случай у него был припрятан и дру­гой паспорт, тоже уругвайский, на имя коммерсанта Адольфо Мена Гонсалеса. Однако уточнить, по какому из этих двух паспортов Че въехал в Боливию, невозможно, так как в обоих отсутствуют въездные штампы этой страны.

Немало воды утекло с тех пор, как 13 лет назад Че впервые ступил на боливийскую землю, привлеченный миражем революции 1952 года.

Хотя многое изменилось в мире, да и сам Че изме­нился во многом за истекшие годы, в Боливии особых перемен не произошло. Страной продолжали управлять продажные генералы и политиканы, горняки влачили жалкое существование, а крестьянские массы — в основ­ном индейцы, не говорящие по-испански, жили, как и их предки, в нищете и невежестве. Революционные силы, и в прошлом пользовавшиеся ограниченным влиянием, были ослаблены раскольнической деятельностью троцки­стов, маоистов, анархистов... И тем не менее Че чувство­вал себя оптимистом. Он верил, что партизанские выстре­лы коренным образом изменят политическую обстановку в стране в пользу революционных сил.

К моменту прибытия Че в Боливию там уже находи­лось большинство из 17 кубинцев — будущих участни­ков его отряда. Как и Дебрэ, Че получил от Лопеса Муньоса на имя Адольфо Мены Гонсалеса мандат, в котором он характеризовался как «специальный уполномоченный Организации американских государств, изучающий и со­бирающий информацию об экономических и социальных отношениях в сельских районах Боливии». Этот мандат, помеченный 3 ноября 1966 года, давал ему право на сво­бодное перемещение по стране.

Не задерживаясь в Ла-Пасе, Рамон, как стал называть себя теперь Че, сопровождаемый Пачо, направился через Кочабамбу в «Каламину», куда прибыл 7 ноября 1966 года. В тот же вечер Че сделал первую запись в своем дневнике, который он будет вести изо дня в день на протяжении 11 месяцев, вплоть до последнего боя в ложбине Юро 8 октября следующего года.

Дневник Че, публикация которого вызвала мировую сенсацию, точно зеркало отражает основные черты его характера и мироощущения. Дневник — предельно искренний и правдивый документ. В то же время он не летопись партизанского отряда Че. Дело в том, что в дневнике Че уделяет главным образом внимание недо­статкам, ошибкам, слабостям, просчетам, присущим как отдельным бойцам, так и всему отряду в целом. Че подробно пишет в дневнике о слабых, колеблющихся элементах и скупо о бойцах, поведение которых граничи­ло с героизмом. Героическое поведение Че считал нормальным, любые же отклонения от него заслуживали порицания и осуждения. И еще одно обстоятельство, которое следует иметь в виду, читая дневник: его автор говорит о себе крайне скупо и главным образом в плане своих недостатков или ошибок. Между тем он — главное действующее лицо и творец описываемой им драмы, это его железная воля, его вера в революцию заставляют как его самого, так и его сподвижников совершать героиче­ские поступки и сражаться под старым как мир лозунгом «Победа или смерть!», под которым сражались за правое дело храбрецы всех времен и народов, от мужественных защитников Нумансии до героических защитников Ста­линграда.

При всей фантастичности, точнее — грандиозности за­думанного им предприятия, которое, по замыслу его со­здателей, должно было завершиться крушением амери­канского империализма и триумфом социализма в Аме­рике, а значит, и в мировом масштабе, дневник Че не содержит ни строчки, ни слова от Дон-Кихота. Это днев­ник не фантазера, не романтика, а трезво мыслящего революционера, убежденного в своей правоте. Автор дневника мыслит борьбу с империализмом как длинную цепь побед и поражений. Он будет безмерно счастлив одержать победу, но он не боится и поражения, ибо знает, что те, кто придет ему на смену, все равно водрузят знамя свободы и социальной справедливости, знамя социализма на самых высоких вершинах Андского хребта...

О чем же повествует первая страница дневника Ра­мона?

«Сегодня начинается новый этап, — записывает Че 7 ноября 1966 года. — Ночью прибыли на ранчо. Поездка прошла в целом хорошо. Мы с Пачунго соответствующим образом изменили свою внешность, приехали в Кочабамбу и встретились там с нужными людьми. Затем за два дня добрались сюда на двух «джипах» — каждый порознь.

Не доезжая до ранчо, мы остановили машины. Сюда приехала только одна — чтобы не вызывать подозрений у одного из соседних крестьян (Речь идет о Сиро Альгараньясе, хозяине соседнего с «Каламиной» ранчо.), который поговаривает о том, что мы наладили здесь производство кокаина.

В качестве курьеза отмечу, что неутомимого Тумаини он считает химиком нашей шайки. После второго рейса Биготес (Хорхе Васкес Мачикадо Вианья, боливийский студент, он же Лоро и Хорхе. ), узнав меня, чуть не свалился с машиной в ущелье. «Джип» пришлось бросить на самом краю пропасти. Прошли пешком около 20 километров, добираясь до ранчо, где уже находятся три партийных товарища. Прибыли сюда в полночь...» («Боливийский дневник» Че цитируется по русскому перево­ду, опубликованному в приложении к № 42 журнала «Новое вре­мя» от 18 октября 1968 года. Записи от 3 мая 1967 года по 26 сентября, не включенные в перевод, цитируются по испанскому тек­сту дневника, опубликованному в Гаване 26 июня 1968)

Прибытие Че, за которым в течение полутора лет охотились ЦРУ и другие связанные с ним разведки, в «Каламину» следует считать выдающимся конспиратив­ным успехом. Не меньшим успехом был и тот факт, что к тому времени находились в Боливии и другие 17 кубинцев, участников его отряда, из них четыре члена ЦК Коммунистической партии Кубы. Все они достигли Боливии различными путями и вскоре после прибытия Че на партизанскую базу в Ньянкауасу сосредоточились там. В «Каламину» были завезены большое количество оружия, боеприпасов, медикаментов, фотоаппаратура, радио и другие средства связи, книги, партизанская уни­форма. Все это поступило из-за границы или было при­обретено в Ла-Пасе и переброшено небольшими партия­ми в лагерь на реке Ньянкауасу. Таким образом, план создания партизанской базы пока осуществлялся наилучшим образом.

Вспомним, как начиналась кубинская эпопея. Тогда о планах высадки Фиделя Кастро был публично оповещен Батиста, его войска ждали бойцов «Гранмы», в первые же дни пребывания на Кубе повстанцы подверглись раз­грому, потеряли 4/5 своего состава, оружие, боеприпасы. После боя у Алегрия-дель-Пио Фидель Кастро чуть ли не заново должен был начинать создавать свой отряд.

Теперь же повстанцам удалось обосноваться, можно сказать, в самом сердце Латинской Америки. У них были современное оружие, техника, денежные средства. Ини­циатива была в их руках, теперь им не угрожало внезап­ное нападение и разгром.

Отправляясь на «Гранме» на Кубу, Че ехал в совер­шенно незнакомую для себя страну. Боливию же он хо­рошо знал по предыдущему пребыванию  в  ней в 1953 году.

Если продолжить сравнение с кубинскими событиями, то боливийский вариант выглядел не столь надежным, как могло бы показаться на первый взгляд. На Кубе, при всех своих исходных слабостях, бойцы Фиделя Кастро находились у себя дома, а дома, как известно, и стены помогают. Фидель мог рассчитывать на помощь едино­мышленников и сочувствующих во всех уголках страны.

В Боливии в отличие от Кубы ядро партизан состав­ляли иностранцы — главным образом кубинцы, и воз­главлял их тоже иностранец — Че. И какими бы симпа­тиями партизаны ни пользовались в революционных кру­гах, местное население могло отнестись к ним как к чужестранцам, а это значит — с недоверием и пред­убеждением.

В международном аспекте сравнение тоже было не в пользу отряда Рамона. Когда Фидель Кастро начинал борьбу в Сьерра-Маэстре, американцам и в голову не приходило, что эта борьба кончится победой социалисти­ческой революции на Кубе. Поэтому стрельба в Сьерра-Маэстре не особенно их тревожила. Стрельба же в горах Боливии могла вызвать ответный массированный удар со стороны Вашингтона. Правда, это совпадало с планами Че, но кто мог поручиться тогда за благополучный для партизан исход такой конфронтации?

Но как бы там ни было в будущем, в настоящем все преимущества были на стороне новых обитателей «Ка­ламины».

8 и 9 ноября Че совершает краткие выходы в окружающие ранчо джунгли. Он остается доволен разведкой. 9 ноября Рамон записывает в дневнике: «Если дисципли­на будет на высоте, в этом районе можно долго продер­жаться».

Однако 10 ноября, обеспокоенный любопытством хо­зяина соседнего ранчо Альгараньяса, у которого обитате­ли «Каламины» покупали провизию, Че решил перебрать­ся в джунгли и организовать там, в восьми километрах от фермы, главный, или базовый, лагерь. После первой ночевки в джунглях 11 ноября Че отмечает в дневнике:

«Обилие насекомых здесь невероятное. Спастись от них можно только в гамаке с сеткой (такая сетка только у меня)». И на следующий день: «Волосы у меня отрастают, хотя и очень медленно, седина начинает исчезать, появ­ляется бородка. Через пару месяцев опять стану похож на себя».

В лагере устроили печь для выпечки хлеба, смастери­ли лавки и стол. Здесь в своеобразном «красном уголке» от 4 до 6 часов пополудни шли политзанятия. Че расска­зывал об опыте кубинской революции, о хитростях парти­занской войны, другие преподавали историю и геогра­фию Боливии, испанский язык и язык кечуа. Эти занятия были обязаны посещать все партизаны. Вечером после ужина для желающих Че преподавал французский язык.

Че организовал знаменитую «гондолу» — переброску продуктов, оружия и другого партизанского хозяйства из «Каламины» в базовый лагерь. Это была изматывающая работа: людям приходилось ежедневно переносить на се­бе большие тяжести. В районе базового лагеря партизаны выискивали тайники, пещеры, рыли траншеи, куда пря­тали свое имущество. Че считал временным пребывание партизан в местности, хотя рассчитывал, что всегда смо­жет в нужный момент послать сюда своих людей, что­бы пополнить запасы продовольствия, лекарств и оружия.

Деятельность, которую развивали обитатели «Калами­ны», все больше возбуждала любопытство их соседа Альгараньяса и его работников. Обитатели «Каламины» все чаще находили на своем пути этих слишком любо­пытных соседей. Приходилось быть начеку. В базовом лагере устроили наблюдательный пункт, с которого были видны подступы к домику на ранчо. 25 ноября Че запи­сывает: «С наблюдательного пункта сообщили, что при­был «джип» с двумя или тремя пассажирами. Выяснилось, что это служба борьбы с лихорадкой: они взяли ана­лизы крови и тут же уехали».

Другой причиной беспокойства, вернее — физических страданий, Че и его соратников были насекомые и моски­ты. Об их существовании в этих местах и о том, как с ними бороться, никто заблаговременно не подумал, и теперь Че в его товарищам приходилось терпеть послед­ствия такой непростительной оплошности. 18 ноября Че записывает в дневнике: «Все идет монотонно: москиты и гарапатас (Клещи, въедающиеся в тело и откладывающие там личинки, что вызывает нестерпимый зуд) искусали нас так, что мы покрылись болезненными язвами от их отравленных укусов».

Че постоянно поддерживает радиосвязь с «Манилой» (Гаваной). Постепенно в ранчо прибывают подкрепления: кубинцы и боливийцы. 27 ноября собралось уже 30 че­ловек.

30 ноября Че, подводя итоги месяца, писал: «Все получилось довольно хорошо: прибыл я без осложнений, половина людей уже на месте. Добрались также без осложнений, хотя немного запоздали. Основные люди Рикардо, несмотря ни на что, готовы примкнуть к наше­му движению. Перспективы в этом отдаленном от всех центров районе, где, судя по всему, мы практически сможем оставаться столько времени, сколько сочтем необходимым, представляются хорошими. Наши планы: дож­даться прибытия остальных, довести число боливийцев по крайней мере до 20 и приступить к действиям. Остается выяснить реакцию Монхе и как поведут себя люди Ге­вары».

Люди Рикардо — это боливийцы, по-видимому, братья Передо, и несколько студентов, находившихся с ним в контакте. Люди Гевары — сторонники шахтерского вожака Мойсеса Гевары Родригеса. Монхе — Марио Монхе, тогдашний первый секретарь Компартии Боливии, с которым предстояли переговоры об отношении КПБ к проектируемому партизанскому движению.

2 декабря прибыл Чино — Хуан Пабло Чанг Наварро, перуанский революционер, участник партизанского дви­жения в Перу, разгромленного властями. Чино предложил передать в распоряжение Че 20 перуанцев, участвовавших в партизанском движении в Перу. Обсуждался вопрос об организации партизанской базы в Пуно, на перуанском побережье озера Титикака. После переговоров Чино отбыл в Ла-Пас, намереваясь направиться в Гавану, а от гуда вновь возвратиться в Боливию и всту­пить в отряд Че.

Между тем в лагере продолжались партизанские буд­ни. В декабре вырыли еще один тайник в окрестностях «Каламины», заложив в него оружие и боеприпасы.

Однако работники Альгараньяса не оставляли лагерь в покое. Они продолжали шпионить за обитателями «Ка­ламины». Комментируя этот факт, Че записывает 11 декабря: «Это меняет наши планы, нам нужно быть очень осторожными».

Среди боливийцев, находящихся в «Каламине», возникли раздоры. Одни согласны стать партизанами, другие обусловливают свое согласие решением Коммуни­стической партии Боливии, отношение которой к отряду Че продолжает оставаться неясным.

12 декабря Че записывает в дневнике: «Говорил со своей группой, «прочитав проповедь» о сущности воору­женной борьбы. Особо подчеркнул необходимость единоначалия и дисциплины. Сообщил о назначениях, которые распределил следующим образом: Хоакин — мой заме­ститель по военной части, Роландо и Инти — комиссары, Алехандро — начальник штаба, Помбо — связь, Инти — финансы, Ньято — снабжение и вооружение, Моро — медицинская часть (временно)».

В той же записи Че отмечает новый настораживающий факт: «Коко вернулся из Каранави, где купил необходимую провизию, но в Лагунильясе некоторые ви­дели его и удивились количеству закупленных про­дуктов».

До 31 декабря обитатели «Каламины» были заняты будничной партизанской работой: рыли землянки, укры­тия, устанавливали рацию, все больше вглубь разведы­вали местность, прокладывая в джунглях секретные тропы, засекали выгодные для засад позиция, занимались различного рода тренировками. Все это делалось часто под ливнем и на голодный желудок. Че, участвовавший во всех работах и, как обычно, не щадивший себя, требовал того же от своих бойцов, что, по-видимому, не всегда встречалось с энтузиазмом даже среди кубинских ветера­нов, о чем свидетельствует следующая запись от 28 де­кабря в его дневнике: «В лагере встретил Маркоса и Мигеля, которые переночевали среди камней, так как не успели вернуться до темноты. Они были возмуще­ны тем, как обо мне тут говорили в мое отсутствие. Су­дя по всему, они имели в виду Хоакина, Алехандро и Врача».

Наконец, в канун Нового года, утром 31 декабря, в «Каламину» прибыл долгожданный Марио Монхе, его сопровождали Таня, Рикардо и боливиец по кличке «Пандивино», оставшийся в отряде Че в качестве добровольца. Весь день и всю новогоднюю ночь Че вел с Монхе пере­говоры. Переговоры были не из легких. Вопрос не стоял о целесообразности или нецелесообразности партизанско­го движения в Боливии. Компартия высказывалась за революционные действия. Однако договориться о едином руководстве партизанским движением не удалось...

Руководство Коммунистической партии Боливии, хо­тя и не несло ответственности за организацию партизан­ского отряда, разрешило своим членам вступать в его ря­ды и оказывало партизанскому движению самую реши­тельную политическую поддержку. Так, в заявлении КПБ от 30 марта 1967 года, вскоре после первых столкновений отряда Че с боливийскими войсками, говорилось:

«... Коммунистическая партия Боливии, которая вела по­стоянную борьбу против политики предательства нацио­нальных интересов, предупреждала, что эта политика по­влечет за собой события, которые трудно предвидеть. Сейчас она отмечает, что начавшаяся партизанская борь­ба — это лишь одно из следствий такой политики, одна из форм ответа правительству.

Коммунистическая партия, таким образом, заявляет о своей солидарности с борьбой патриотов-партизан. Са­мое позитивное здесь, несомненно, то, что эта борьба мо­жет выявить лучший путь, по которому должны следо­вать   боливийцы,   чтобы   добиться  революционной победы...»

В таком же плане высказался секретарь ЦК КПБ Хорхе Колье, сменивший Монхе на посту первого секре­таря компартии. В беседе с боливийским журналистом Рубеном Васкесом Диасом вскоре после начала военных действий в Ньянкауасу Колье заявил: «Наше отношение к партизанскому движению можно сформулировать сле­дующим образом: солидарность и поддержка во всем, чем только партия может помочь и поддержать его». Одновременно Колье уточнил: «Не мы начали партизан­ское движение. Партизанское движение не является нашей работой, и не мы его организовали... Тем не менее мы со всей искренностью помогаем и солидаризируемся с партизанами. Мы знаем, что они антиимпериалисты-революционеры и поэтому заслуживают не только нашей помощи, но и уважения. Товарищи в горах действуют согласно своим взглядам, и это впечатляет. Существуют, однако, многие формы борьбы. Мы, вся партия, готовим­ся к партизанским действиям и восстанию, но не следует забывать и о борьбе масс...»

Вернемся, однако, в Ньянкауасу, к 1 января 1967 го­да. Че рассчитывал, что «Каламина» станет одним из звеньев в партизанской цепи, которая протянется сквозь весь южный конус, по крайней мере, от Перу до Арген­тины включительно. Что касается Перу, то он уже имел на этот счет беседы с Чино, который вскоре должен был вернуться в «Каламину». Здесь же с Че находился и его верный сподвижник Антонио — капитан Орландо Пантоха Тамайо, бывший начальник штаба восьмой колон­ны, дважды раненный во время похода на Лас-Вильяс. Он, как и Роландо, знал Боливию с 1963 года, был в кур­се планов перуанских революционеров организовать пар­тизанские действия на древней земле инков...

Но еще большую надежду вызывала у Че Аргентина. Несмотря на трагическую гибель отряда Масетти, Че был уверен, что его родина может, должна стать ареной успешных партизанских действий. Ее слабо заселен­ные горные провинции Сальта и Жужуй примыкают к Боливии. В них много нещадно эксплуатируемых помещиками батраков и малоземельных крестьян. Они могут, они должны стать бойцами будущих партизанских армий, которые уже однажды действовали здесь в про­шлом столетии в период освободительной войны против испанских колонизаторов.

 В Аргентине много «горючего» материала. С появлением партизанского «очага» в Боливии у этих людей появится надежда, и тогда из Ньянкауасу к ним придет на помощь он, Че. Тогда на родину наконец вернется Эрне­сто Гевара Серна, чтобы бороться и победить.

 Но, чтобы это свершилось, было необходимо срочно установить контакт с аргентинскими единомышленника­ми, бездействовавшими после гибели упомянутого выше отряда. На связь с ними Че посылает в Аргентину Таню.

18 января Че записывает в дневнике: «Под проливным дождем пришел Лоро (Васкес Мачикадо), который сообщил, что Альгараньяс говорил с Антонио, дал ему понять, что он много знает. Он предложил войти в пай с нашими людьми на ранчо и заниматься с ними произ­водством кокаина или же чем-то еще, чем они заняты. Это «чем-то еще» показывает, что этот тип что-то подозревает. Я велел Лоро завербовать Альгараньяса, но не обещать ему особенно много, только плату за перевозку грузов на его «джипе». Велел я также пригрозить ему смертью, если он нас предаст». Однако Альгараньяс, су­дя по всему, уже давно находился в контакте с полицией в Камири, которая заявилась на следующий день в «Ка­ламину» с обыском. Че записывает 19 января: «В поис­ках «фабрики наркотиков» туда на «джипе» приехал лейтенант Фернандес и четверо полицейских, одетых в гражданское платье. Они обыскали дом, и их внимание привлекли некоторые странные для них вещи: например, горючее для наших ламп, которое мы не успели отнести в тайники. У Лоро забрали пистолет, но оставили ему винтовку и малокалиберный пистолет. Для виду они до этого отняли пистолет у Альгараньяса и показали его Лоро. После этого полицейские уехали, предварительно предупредив, что они в курсе всех дел и с ними надо посчитаться».

У Че уже нет сомнения, что Альгараньяс и его лю­ди шпионят за «Каламиной» и доносят обо всем полиции.

На следующий день вновь тревога: «Мы хотели провести несколько военных учений, но это не удалось, так как старый лагерь находится под возрастающей угрозой. Там появился какой-то гринго (американец. — Авт.) с автоматической винтовкой М-2, из которой он то и дело стреляет очередями. Он якобы «друг» Альгараньяса и собирается провести в этих краях десять дней от­пуска. Пошлю разведку, и выберем место для лагеря поближе к дому Альгараньяса. Если все пойдет прахом и нам придется покинуть эту зону, этот тип поплатится за все».

Хотя тучи сгущались над «очагом», связь, с Камири и Ла-Пасом пока что функционировала нормально. В ла­герь прибывали все новые люди. 21 января пришло по­полнение из трех боливийцев, один из них, отмечает Че в дневнике, крестьянин-индеец аймара. 26 января в ла­герь прибыли горняцкий лидер Мойсес Гевара и подполь­щица Лойола. Мойсес — бывший член компартии, примкнувший к промаоистской группировке, но исключен­ный из нее за «сговор с кубинцами». Он согласился вступить в партизанский отряд вместе со своими сторон­никами — около 20 человек. Че потребовал от своего однофамильца, чтобы его люди не вели фракционной работы, «не полемизировали по поводу международных и внут­ренних проблем». Мойсес согласился, но добровольцев обещал доставить только в первой половине февраля по причине того, что, как отмечает Че в дневнике, «лю­ди отказываются пойти за ним, пока не кончится кар­навал».

Лойоле, которая произвела на него очень хорошее впечатление своей стойкостью и верой в дело, Че пору­чил организовать в Ла-Пасе и других городах подполь­ную организацию поддержки партизанскому движению. Эта организация должна была бы снабжать партизан боеприпасами, амуницией, продовольствием, собирать сведения о противнике, заниматься саботажем и дивер­сиями. Че снабдил Лойолу подробной «Инструкцией кадрам, работающим в городах», и она отбыла в Ла-Пас. Но хотя эти контакты и были многообещающими, приток боливийцев в «очаг» далеко не отвечал надеждам Че, что с присущей ему откровенностью он отметил в своем «месячном анализе» за январь 1967 года: «Теперь начи­нается партизанский этап в буквальном смысле слова, и мы испытаем бойцов. Время покажет, чего они стоят и какова перспектива боливийской революции.

Из всего, о чем мы заранее думали, наиболее медлен­но идет процесс присоединения к нам боливийских бойцов».

1 февраля, оставив несколько бойцов во главе с кубин­цем Маркосом в «Каламине», очищенной от компромети­рующих предметов, которые были спрятаны в тайниках, Че с отрядом из 20 человек направился в горы в трени­ровочный поход, рассчитанный на 25 дней. Инти расска­зывает, что в этом походе Че нес на себе самый тяжелый рюкзак. Учить других личным примером всегда было его «слабостью».

Этот поход должен был закалить и спаять бойцов, испробовать их на выдержку, дисциплину, выносливость и мужество. В походе можно было разведать местность, заложить в пути тайные склады с оружием и продоволь­ствием, наконец, установить контакты с населением. Кто они, обитатели этих мест, за свободу и счастье которых партизаны пришли бороться сюда, преодолевая тысячи препятствий и опасностей? Будут ли они помо­гать партизанам и сражаться в их рядах, как это делали их собратья — гуахиро в далекой и такой родной его сердцу Сьерра-Маэстре? Или, наоборот, может быть, они, обитатели здешних мест, встретят с недоверием этих чу­жестранцев и отвернутся от них? Че с нетерпением ждал встречи с ними, заранее предвидя, что ему придется не­мало потрудиться, прежде чем удастся преодолеть барьер отчужденности и недоверия, которым отгораживали себя боливийские индейцы от внешнего, чужого им мира, не сулившего им ничего доброго на протяжении сто­летий.

Местность, по которой передвигались партизаны, ока­залась труднопроходимой, полупустынной, поросшей ко­лючими зарослями, кишащими ядовитыми насекомыми. Она пересекалась быстротекущими горными речками, каменистыми грядами, обрывами, кручами. Во многих местах бойцам приходилось прокладывать себе путь сквозь чащобу при помощи мачете. Имевшиеся у них карты оказались непригодными: в них много было неточ­ностей и несоответствий. Отряд Че заблудился и вместо запланированных 25 пробыл в пути 48 дней.

Во время этого похода партизаны неоднократно всту­пали в контакт с местными жителями. Крестьяне гово­рили на местных индейских диалектах, непонятных партизанам, они держались настороженно, недоверчиво, часто даже враждебно. Само по себе это не было неожидан­ностью для Че, который в своем трактате о партизан­ской войне писал, что в начале партизанских действий крестьяне, опасаясь репрессий властей и по своему неве­жеству именно так и относятся к «чужакам» партизанам, и только по мере развертывания боевых действий, убе­дившись в дружелюбии партизан, их настроение начи­нает меняться в пользу восставших. И все же Че ожи­дал более теплого отклика со стороны боливийских кре­стьян даже на этом первоначальном разведывательном этапе партизанской борьбы. Вот как Че описывает в днев­нике свою первую встречу с крестьянами во время этого похода: «Выдав себя за помощника Инти, я сегодня раз­говаривал с местными жителями. Думаю, что сцена с пе­реодеванием получилась не очень убедительной, так как Инти держался слишком скромно.

Крестьянин был абсолютно типичным: он не способен был понять нас, но в то же время не в силах предви­деть, какую опасность влечет за собой его встреча с на­ми, и потому сам он был потенциально опасен. Он рас­сказал нам про нескольких из своих соседей. Но верить ему нельзя, так как говорил он без всякой уверенности.

Врач подлечил его детей...

(Крестьянина зовут Рохас)».

Сохранилась фотография: Че сидит на пеньке и держит на коленях двух детей Рохаса, а сам Рохас стоит рядом. Запомним его фамилию. Мы еще встретимся с ним...

Партизаны несли с собой портативный радиопередат­чик, с помощью которого находились в постоянной свя­зи с «Манилой».

Шли дни. Отряд поднимался все выше в горы. Скудный рацион, насекомые, тяжелые рюкзаки, ремни которых немилосердно впивались в тело, изодранная обувь, израненные ноги, ливни истощали бойцов, делали их раз­дражительными. Из-за пустяков в отряде все чаще слу­чались стычки среди кубинцев, а также между кубинца­ми и боливийцами. Че пытался унять и утихомирить бойцов, терявших самообладание, но его призывы со­блюдать дисциплину не оказывали на измученных лю­дей прежнего впечатления.

Сам Че с первых же дней похода чувствовал себя весьма скверно. Уже 3 февраля он записывает в днев­нике: «Меня освободили от 15 фунтов ноши, и мне идти легче. И все же боль в плечах от рюкзака иногда стано­вится невыносимой».

Запись от 12 февраля: «Устал я смертельно...»

Запись от 23 февраля: «Кошмарный день для меня... В двенадцать часов, под солнцем, которое, казалось, рас­каляло камни, мы тронулись в путь. Скоро мне показа­лось, что я теряю сознание. Это было, когда мы прохо­дили через перевал. С этого момента я уже шел на одном энтузиазме.  Максимальная  высота   этой  зоны — 1420 метров».

    26 февраля случайно упал в реку боливиец Бенхамин. Попытка спасти его не дала результата. Боец уто­нул. «Он был слабым и крайне неловким парнем, — пи­шет в дневнике Че, — но у него была большая воля к победе. Испытание оказалось слишком велико для не­го. Физически он не был подготовлен к нему, и вот теперь мы уже испытываем крещение на берегах Рио-Гранде, причем самым бессмысленным образом».

Но Че все еще не теряет оптимизма. В месячном ана­лизе за февраль он отмечает: «Хотя я не знаю, как обстоят дела в лагере, все идет более или менее хорошо, с неизбежными в подобных случаях исключе­ниями.

Марш проходит вполне прилично, но омрачен инци­дентом, стоившим жизни Бенхамину. Народ еще слаб, и не все боливийцы выдержат. Последние голодные дни показали ослабление энтузиазма и даже резкое паде­ние его...

Что касается кубинцев, то двое, имеющие мало опы­та, — Пачо и Рубио — пока еще не на высоте. Алехандро в полном порядке. Из стариков Маркос постоян­но доставляет тяжелые заботы, а Рикардо тоже не без­упречен.

Части 1, 2, 3, 4, 5

начало сайта